И была ночь… И было утро…

Я проснулся довольно рано – часы в гостиной пробили восемь. Зоя безмятежно спала, положив свою изящную головку мне на плечо. Я ощущал ее тело, остренькие груди, тепло ее кожи. Но в то же время вся наша бурная ночь казалась мне чем-то ненастоящим – как будто это была игра. Нет, Зоя оказалась очень грамотной девушкой в плане секса, но делала она все очень… ну, хорошо, что ли! Как будь-то экзамен сдавала – без лишних движений, без особых эмоций… Оценку «пять» она, безусловно, заработала, но… Вот, подобрал – это напоминало спорт!

Пока я размышлял, Зоя проснулась. Она открыла глаза, улыбнулась мне, чмокнула в щеку, вскочила с кровати, потянулась, с хрустом разминая свое молодое, точеное, соблазнительное тело, обернулась на меня, мол, оценил? Потом, напевая, подошла к большому ковру, висящему на противоположной стене ее комнаты, что-то повесила на него или сняла…

– Ты что делаешь? – удивился я, приподнимаясь на локте.

– А, так, ничего! – пропела Зоя, подхватила со стула халат и, выбегая из комнаты, крикнула: – Я в душ, а ты сделай кофе, пожалуйста!

Я встал, оделся, и, натягивая носок, посмотрел на ковер. Весь низ этого пушистого, благородного изделия бухарских ковроделов покрывали английские булавочки, к ушкам которых были привязаны пучки волос, разных волос: рыжих, черных, белобрысых, кудрявых, прямых, даже седые попались! Но, насколько я понимаю, все волосы были мужскими. И в самом низу ковра я вдруг увидел булавку со своими волосами! И когда она только успела!

«Это что же?! Эта паршивка коллекционирует мужиков! Сколько их у нее? Пятнадцать… двадцать девять… сорок один… шестьдесят восемь… девяносто три! Ого! Почти сотня! Вот тебе и будущий юрист! Небось, хвалиться перед подругами! Да и те, наверное, такие же… А я-то расчувствовался, дурень!» Я до конца оделся, почему-то вспомнив нашу с Борисом дурацкую записку, адресованную Зоя, и мне вдруг стало стыдно. Стыдно за себя, за Бориса, за наше скрытое жеребячье соперничество. Да уж, вот воистину – о времена, о нравы! Дочь известного археолога, студентка престижного факультета МГУ, красавица с внешностью ангела, занимается постельным спортом, к двадцати годам переспав с сотней мужчин! Не иначе, мамины гены… Тьфу ты, вот и на морализм потянуло… Старею, что ли?

Я вышел из комнаты, прошел через прихожую, увидел на кухне остатки наших вчерашних посиделок, вспомнил, какой робкой, тихой и милой была Зоя вначале, и какой жеманной и похотливой потом… Я почувствовал, что мне противно. Так противно, как не было даже вчера утром, когда я обнаружил у себя в постели ту жирную бабищу. И тут из ванной сквозь шум и плеск раздалось: «Сережа! Кофе готов? Я иду!».

Я шарахнулся от звука этого голоска, как черт от ладана! Прошмыгнув в прихожую, сунул ноги в ботинке, распахнул дверь и бросился вниз по лестнице, перемахивая по пять ступеней разом…

И снова перед глазами замаячил раскачивающийся серебренный кружок, причем глаз в его середине издевательски подмигивал!

Поднимаясь по лестнице в своем подъезде, я размышлял о том, чем мне сегодня, а равно и завтра, и послезавтра заняться. До четверга еще три дня, очень не хотелось провести их дома, тупо высиживая чего-то…

Однако все мои мысли оказались мимо – на не очень-то чистых ступеньках возле моей двери сидел Борис, и копался в своей черной кожаной сумке.

– Привет!

– О! Привет! Где это ты с утра пораньше гуляешь? – Борис оторвался от сумки, улыбнулся, вставая мне на встречу. Мы пожали друг другу руки, я отпер дверь, пропустил искателя в квартиру, спросил:

– Ты есть хочешь?

– Нет, я только из дома! Сеструха накормила – во! Я чего приехал – пойдешь со мной к Профессору? Надо навестить старика. Его выписали, он сейчас дома!

Я недоуменно пожал плечами:

– Да я его и не знаю совсем!.. Неудобно…

Борис махнул рукой, проходя в комнату:

– Что значит – «неудобно»? Ты же друг Николеньки! Ты знаешь… – Борис приблизил ко мне свое простое, открытое лицо: – …Я думаю, вдруг… В общем, я говорил по телефону с Надеждой Михайловной, и она поделилась со мной предположениями врачей – вывести Профессора из амнезийного состояния может шок, шоковая терапия, понимаешь? Вот я и хочу попробовать – может быть, мне удастся подтолкнуть Профессора к тому, чтобы он вспомнил, что же случилось с ним там, на раскопках! Давай, поехали!

– А ты уверен, что нас там ждут? – я все еще сомневался, однако Борис был непреклонен:

– Конечно, ждут! Надежда Михайловна сама предложила мне поговорить с Профессором!

Мы вышли из дома и отправились к метро. У магазинчика из серии «Выпить-закусить» я задержался:

– Борь, ничего не надо купить? Ну, там, шампанского, или сухого вина?…

– Купи какой-нибудь не очень сладкий ликер! Надежда Михайловна любит добавлять капельку в кофе!

Профессор жил в изящном, красивом, современном кирпичном доме на Ленинском проспекте. Одно-подъездная шестнадцатиэтажная хоромина напоминала свечу, вознесшуюся среди низеньких, строго прямоугольной формы, грязненьких зданий построенных в конце шестидесятых.