– А нас Одноглазым прозывают! – и добавил, мелко захехекав: – Про Лиха Одноглазого слыхал? Так вот это мы и есть, хе-хе!..

– Ну, будем знакомы, что ли... – Рыков неуверенно протянул костлявому руку. Одноглазый встал, оказавшись неожиданно высоким, с противным хрустом потянулся и пожал ладонь Сергея сильными, холодными пальцами.

Пупырчатая желтая кожа, непропорционально длинные руки с кривыми черными то ли ногтями, то ли когтями, морщинистый живот... Чем-то Одноглазый неуловимо напоминал древнего ящера, реликта давно ушедшей эпохи динозавров.

Сергей несколько раз сглотнул, пытаясь избавиться от вставшего в горле тугого комка, откашлялся:

– Ну это... Давай, вводи в курс дела...

– Бери Иглу... – прошипел правый глаз Лиха, а левый пролаял злобным мопсом: – Выдерни ее и уколи палец! До крови!

Нагнувшись, Рыков поднял лоскут кожи с воткнутой в него Иглой. О том, чья это кожа, думать не хотелось категорически.

Зеленоватое свечение усилилось. Трехгранная, с треугольной проушиной Игла неприятно жгла пальцы. Сергей на мгновение замешкался, вертя в руках непонятный атрибут неизвестно чьей власти.

– Шам же говорил – время дорого! – вполне человеческим голосом напомнил Рыкову правый глаз Лиха. Рот хозяина круглой пещеры внимательно наблюдал за человеком, прищурив узкие губы.

– Да-да, сейчас... – прошептал Сергей, с усилием выдернул Иглу, набрал полные легкие сухого затхлого воздуха и уколол указательный палец светящимся острием...

...Все вокруг тотчас же погрузилось во мрак. Затем где-то вдали замелькали огненные сполохи. Они близились, разгоняя тьму и заливая все окрест мятущимся багровым светом пожарища.

Вот пламя охватило все вокруг, окончательно пожрав тьму, и обрушилось на Рыкова испепеляющим смерчем. Он закричал от боли, забился, но могучий огненный ураган уже подхватил его и понес сквозь пространство и время яркой мятущийся искрой.

В яростном огненном вихре проносились перед Сергеем жуткие и непонятные видения.

Его опьянял восторг битвы, когда толпы бородатых людей в мохнатых шапках, оглушительно воя, мчали хрипящих коней и под высверки кривых сабель валились наземь порубленные стрельцы в алых кафтанах...

Его томили сомнения, когда пьяные станичники за косы выволакивали из боярских теремов одуревших от ужаса жен и дочерей царских воевод и окольничих и тут же, на расстеленных шкурах заваливали молодок, а старух сразу топили в Волге...

Его охватывал ужас, когда, вздувая жилы на бычьей потной шее, страшно орал проклятия вслед бегущим казакам, выпучив глаза, чернобородый атаман. Но казаки все равно бежали, сигали с крутого городского рва во тьму, а с северной стороны, из дыма симбирских пожарищ, мчалась по их души под вой ядер и свист мушкетных пуль конница князя Боротянского...

Его скручивало отвращение, когда он видел громоздящиеся груды изувеченных людских тел – запрокинутые невидящие глаза, черные провалы распяленных в немом крике ртов, обметанных пузырящейся застывшей кровью, скрюченные пальцы, растерзанные, вывернутые животы. А вокруг – колья, виселицы, плахи, костры...

Его душила мутная злоба, когда под малиновый перезвон, плывущий над Москвой, кат воздевал в синее небо блестящий топор и дикий, нечеловеческий крик заживо четвертуемого Разина тонул в ликующем реве толпы...

– Ты видел... – голос Одноглазого вернул Сергея в реальность, – это был первый поход. Он взял Иглу, но штав Губивцем, не шумел шовладать с шобой... Если бы шразу пошел за Наперстком, все шлучилошь бы иначе.

Рыков облизнул губы, заставил себя посмотреть Лиху прямо в его единственный глаз и спросил:

– А был и второй поход?

– Да. Шейчаш ты поймешь... – Одноглазый не успел договорить, а Сергея вновь скрутило, и новые видения нахлынули на него удушливой обморочной волной...

Он по колено тонул в сыпучем сером снегу, с трудом поспевая за шагающим впереди по бескрайней заволжской степи космачом в длинном тулупе, и холодные звезды насмешливо смотрели на двух беглых, пробиравшихся к Яицкому городку.

Он по пояс высовывался из бойницы, выцеливая из старой фузеи в наступающей баталии офицера, и только взрыв бомбы, ударившей в трех саженях от него, помешал задуманному.

Он по локти в крови, яростно рубился с драгунами генерала Голицына, а вокруг, закусив черными зубами кожаные нагайки, насмерть бились со «слугами шайтана» башкирцы Салавата Юлаева.

Он по шею в холодной волжской воде брел вдоль низкого речного берега, оглядываясь на царя-атамана и верных казаков, тех, кому удалось вырваться из Царицынской резни. Оглядывался – и не знал, что среди них уже созрел заговор...