Они подъехали к дому, аккуратному, свежевыбеленному. Во дворе – настоящее море цветов. Но стоило Гаю войти внутрь, и он сразу увидел, что в этом доме нет женщины, – возможно, никогда не бывало.

– А подружка у тебя есть? – спросил он.

– Да, – ответил Фитц и покраснел как девушка. – Грейс Тилтон. Вряд ли ты ее знаешь. Ей было всего три года, когда ты уехал.

– Знаком с ее родней. Хорошие, достойные люди. А свадьба когда?

– Не знаю, – печально сказал Фитц. – Как только рассчитаюсь со всеми долгами за эту плантацию – года через два, наверно…

– А что же Кил?

– Понимаешь… – начал Фитц и споткнулся.

– Я все знаю, парень, – сказал Гай напрямик. – Мэллори-хилл и Фэроукс. Разве мог он обойти своим вниманием и эту плантацию?

– Это какая-то болезнь у него. Страсть к карточной игре – настоящая мания. Мы не должны судить его слишком строго, Гай. Есть вещи, с которыми человек не может справиться…

– Мне всегда недоставало христианского милосердия, – сказал Гай, – поэтому хватит о Киле. У тебя не найдется немного виски, сынок?

– Конечно, – сказал Фитц и дернул за шнур. Зазвонил колокольчик, и вошла толстая служанка средних лет. Фитцхью, по-видимому, не был склонен к обычным для Мэллори порокам. – Принеси нам виски, Мэй, – сказал он.

– Да сэр, масса Фитц, – просияла Мэй. – Будет сделано, сэр.

– Я смотрю, ты умеешь обращаться с неграми! – воскликнул Гай. – В жизни не видел ничего подобного!

– Все очень просто, – улыбнулся Фитц. – Я отношусь к ним как к человеческим существам, подобным себе. У меня на всей плантации нет ни единой плетки из змеиной кожи. Если хотят выйти прогуляться – пожалуйста, хоть ночью. Не заставляю их надрываться на работе, хорошо кормлю…

– Но ведь дело не только в этом, – сказал Гай.

– Конечно нет. Когда на них лень находит, я просто смотрю им в глаза и говорю, что мне стыдно за них, что они меня разочаровали и расстроили. Ты не поверишь, Гай, но однажды тридцатилетний мужчина плакал как ребенок, потому что я сказал, что, наверно, останусь без плантации – так мало они мне помогают. Их легко пронять добротой: наверно оттого, что редко они ее видели в жизни…

– Возможно, ты прав, – сказал Гай. – Но ты бы этого не хотел, не так ли?

– Чего бы не хотел?

– Потерять плантацию. Я собираюсь оплатить долги. Пусть это будет подарком к твоей свадьбе. И ты разом освободишься от этого бремени. Что скажешь, парень?

– Нет, Гай, спасибо тебе, но я должен рассчитаться с долгами сам. Ты меня понимаешь, надеюсь? Тогда у меня будет больше оснований считать плантацию своей. И Грейс будет знать, что я сам это сделал – для нее. Не хотелось бы, чтобы ты считал меня глупцом, но…

– Ты совсем не дурак, – сказал Гай серьезно.

Они сидели, неторопливо потягивая виски.

– Книги небось забросил? – спросил Гай. – Занялся мужской работой?

– Вовсе нет, – ответил Фитц. – Книги – это тоже мужская работа, Гай. Наверно, именно благодаря им человек начинает понимать свое предназначение. Пахота, уборка хлопка, надзор за рабами – все это занятия, которые лишь ненамного поднимают человека над животными. Но когда человек наносит краски на холст, ваяет из камня, пишет на чистом листе бумаги – тогда он лишь немногим ниже ангелов и Бог венчает его славою и честью [53] . Именно так он может подняться к Богу вопреки одолевающей его похоти, звериной жестокости, глупости, никчемности…

«Бог, – подумал Гай с горечью, – где был Он в ту ночь, когда кричала Билджи, умирая? Где Он на этом беспросветном пути, где нет ни справедливости, ни надежды?»

Но он не сказал этого. Такие вещи не говорят людям, подобным Фитцхью Мэллори.

– Пойдем, – сказал Фитц, – покажу тебе свою библиотеку. Она, правда, не очень велика, но, надеюсь, станет больше. «Из вещества того же, как и сон…»

– «…мы созданы, – подхватил Гай. – И жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена» [54] .

– А ты и сам читаешь книги, – ухмыльнулся Фитц, – что бы ты ни говорил…

– Случается, – согласился Гай.

В тот вечер он не вернулся в Фэроукс, а остался ночевать у Фитца, и они проговорили всю ночь напролет, охваченные волнением, высекая искры красноречия в словесном поединке, столь редком в той интеллектуальной пустыне, в которой они жили. У человека, помимо потребностей плоти, есть и другие стремления, а они оба изголодались по такому разговору, полному мысли, свободному от догм, подобному поединку на рапирах, когда один делает выпад, а другой парирует удар. Они спорили обо всем: об отделении южных штатов, о возможности войны, об умственных способностях негров, существовании Бога, смысле жизни. Они кричали, стучали по столу, выплеснули друг на друга огромное количество громогласной чуши, но и одна-две стоящие мысли проскочили в их разговоре. Легли спать они, когда уже совсем рассвело, охрипшие от крика и очень довольные собой и друг другом. Такая дружба длится всю жизнь, потому что она нужна обоим. Человек всегда ищет и иногда находит брата по духу.