К тому времени, когда они принялись за ужин, страхи почти покинули Джо Энн. «В конце концов, – подумала она, – с Килом у нас все было не так уж плохо. Мне это не доставляло удовольствия, но я слышала, что так бывает почти у всех женщин. Но я не должна разочаровывать Гая, не должна, даже если придется притворяться, я не выдам своего страха. Джульетта – иностранка, она, наверно, другая. Бьюсь об заклад, она как те женщины низкого происхождения, которые… которым это, как я слышала, нравится… Некоторым даже больше, чем мужчинам. Как им… как им повезло! Ведь без этого не обойтись: таковы мужчины, а нам нужно родить ребенка… Почему бы женщине и не получить от этого удовольствие? Но мне всегда немного противно заниматься этим. А ведь я любила Кила. А Гай… он так немногословен, так пугающе мужествен. Я его очень боюсь».

– Выпей шампанского, Джо, – мягко сказал он. – Это помогает…

– Думаешь, мне нужна помощь, Гай?

– Да. Ты ужасно нервничаешь. У тебя нет для этого основания. Я не дикий зверь. Наоборот, ты скоро поймешь, что я очень терпеливый мужчина…

Она прильнула к нему и взяла за руку.

– Я не хочу, чтобы тебе приходилось быть со мной терпеливым, любовь моя, – сказала она. – Хочу быть тебе хорошей женой… во всем. Чего я очень боюсь – так это разочаровать тебя…

– Этого не случится, – сказал он и поднял бокал. – За нас, Джо…

– За нас! – эхом отозвалась она и одним глотком выпила шампанское.

Он улыбнулся ей, держа в руке едва пригубленный бокал, и сделал знак официанту долить ей шампанского.

«Вино, – подумал он весело, – может быть весьма полезно».

Когда ужин завершился, она словно плыла, окутанная мягким розовым облаком. Он танцевал с ней, тесно прижимая к себе. Светловолосая голова Джо Энн покоилась на его плече, веки ее опустились в истоме. Матроны наблюдали за ними с повлажневшими глазами.

– Отведи меня наверх, Гай, – прошептала она. – У меня… так кружится голова.

И он увел ее, не обращая внимания на понимающие ухмылки мужчин и сентиментальные слезы женщин. В каюте она обвила его шею руками и поцеловала, пролепетав:

– Я не боюсь, Гай! Правда, не боюсь!

Он помог ей раздеться, чего бы она никогда ему не позволила, если бы не выпила шампанского. Ее белоснежная ночная сорочка, вся в оборках, застегивающаяся до самого горла, лежала нетронутой на стуле. Свою же ночную рубашку он даже не вытащил из саквояжа…

Джо была гибка как ива, бела как снег. И хотя ее фигура в полночной темноте не казалась столь ликующе совершенной, как стройное, золотистого цвета тело Джульетты, она тем не менее была прекрасна.

Он был мягок, терпелив, нежен и, что важнее всего, опытен. В тридцать восемь за плечами у него были многие годы опыта, и он удивительно владел собой…

Она лежала, глядя на его темноволосую голову, казавшуюся ночной тенью на фоне снежной белизны ее рук, и кровь медленно и дремотно струилась в ее жилах.

«Мой муж, – думала она, – мой первый настоящий муж… Кил – совсем не то. А если это значит, что меня обуревают низкие страсти, я стану еще хуже, и да простит меня Бог! Они лгут! Глупая ложь! Именно для этого рождена женщина – чтобы найти себе такого мужчину, который заставлял бы ее тело петь изнутри от переизбытка радости… Мне… мне показалось, что я лишилась чувств. Нет, я умерла и воскресла и вновь умерла… сколько же раз это было? Господи, что же я говорила при этом! Наверно, он подумал, что я… нет! Он все понимает. Должно быть, он видел, как я удивилась, что могу… Теперь я наконец стала женщиной. После всех этих лет…»

Она склонилась над ним и легко, чтобы не разбудить, поцеловала в губы. Но он все равно проснулся и улыбнулся ей.

– Знаешь, Джо, детка, – сказал он, – а ты, оказывается, женщина, каких поискать!

– Давай помолчим! – лениво сказала она гортанным, полным теплоты голосом.

И он замолчал.

И молчал до тех пор, пока солнце не позолотило реку.

Прошли четыре года, в течение которых медленное отступление сил сдержанности, компромисса, здравого смысла постепенно превратилось в беспорядочное бегство, верх взяли демагоги, фанатики, охотники за славой, вплотную приблизив нацию к глупой, ненужной, братоубийственной бойне, а Гай с Джо Энн Фолкс все эти годы были счастливы почти безгранично. Гай объезжал свои необъятные поля, вернул былое стремительное изящество серым лошадям Фэроукса, вывел прекрасную породу мастиффов и старался избегать разговоров о войне. Для них это были разговоры, не больше. Более неотложные заботы, чем казавшиеся далекими проблемы войны и мира, волновали их: мучило навязчивое присутствие в доме Джеральда Фолкса, его страх перед Гаем, медленно сводивший старика с ума, а больше всего то, что за это время у них так и не родился ребенок.

– Ничего, – говорил Гай рыдающей жене, – у нас еще столько радости впереди, и не все еще потеряно!

Но это было для нее слабым утешением. У Фитцхью и Грейс, поженившихся весной 1856 года, за эти четыре года родились два чудесных сына, Престон и Уилтон. Норма подарила Уиллу Джеймсу еще одного ребенка, дочь Франсуазу, а ведь ему было уже под шестьдесят. Из Англии приходили ликующие письма, извещавшие о рождении в 1858 году Банастра Фолкса, который должен был стать в будущем лордом Хантеркрестом, а в 1860 году – Ланса, второго сына Хентона II и леди Мод. Но у высокого и сильного Гая Фолкса и его прекрасной жены детей все еще не было.