– Какая радость! Я с утра в поисках вашей милости… – смотритель музеев даже запыхался. Будто не летал на своем кресле, а бегал по кругу минут десять.

И вот неожиданно нашел – в этом маленьком кафе на площади. Из окна была видна бронзовая статуя проткнутого пиками эгейца.

– По поручению Императора.

– Что хочет от меня Император? – Платон едва не спросил, не хочет ли Император сделаться ликом похожим на профессора Рассольникова, но передумал – вдруг расхотелось шутить.

– Единственный повелитель мира, отрок Океана живого, Император дарует вам век добрый и коллекцию раковин на память.

Смотритель разложил перед археологом на столе набор раковин. Точь-в-точь такой, какой был у Кормана. Красивая эффектная дешевка.

– Император и Корману подарил такие раковины? – профессор почему-то не желал об Императоре говорить в почтительном тоне.

– Откуда у вас такое знание? – изумился смотритель.

– Видел у Кормана в кабинете.

Смотритель улыбнулся.

– Я передавал Корману лично дар повелителя мира, отрока Океана живого.

– За что?

– Как самому человечному человеку.

– Странная формулировка. Кстати, а в Столице есть возвращенцы?

Смотритель пискнул.

– Нет разговора об этих выродках. Возвращенцы разбивают, рельефы и скульптуры или похищают шедевры и топят их в Океане.

– Почему?

– Они против искусства. Да и вообще – против новой цивилизации. Они за сушу. Только сушу! Безумцы… Надо их давным-давно уничтожить… Всех!

– Мечтают вернуться на твердь?

– Тсс! – прошипел смотритель и испуганно оглянулся. – Твердь – неприличное слово. Только возвращенцы его произносят. И еще – изысканцы. Мы говорим: суша… Не хотите на прощание посидеть в джакузи? Тепленькая водичка и все вокруг кипит…

– М-м-м… прелесть. – Смотритель прикрыл глаза от восторга. – У каждого жителя Столицы джакузи.

– Я предпочитаю Океан.

При слове «Океан» смотритель смутился и как-то съежился, хотя не так сильно, как при слове «твердь».

– Ну, зачем же Океан! Океан – это стихия. Нечто монументальное. Почти Космос. Для частной жизни лучше бассейн с теплой или холодной водой – как кому по нраву. Ни волнения, ни шторма, ни течений.

– А вы когда-нибудь купались в Океане?

– Не-ет… – У смотрителя задергался нос – созданное биокоррекцией человеческое лицо сохранило мимику эгейца.

– Послушайте, уважаемый, не скажете ли мне, что означает восьмилистник на этих ваших рельефах? Я встречал этот знак много раз. И там, на площади, над памятником…

– Это символ… – Смотритель нахмурился. – Символ жизненной силы… Священный для Эгеиды.

– То есть над убитым парит знак жизни?

– Нет… – нос смотрителя побелел и задергался. – То есть да… силы… знак силы… но другой. – Эгеец издал знакомый писклявый звук. – Отказ от старого смысла и обретение нового.

– Какой же новый смысл, можно узнать?

– Вместо священности жизни теперь священность смерти.

Вдруг воздух взорвался. Пронзительный визг несся со всех сторон. Платон невольно заткнул уши. Но помогло мало. Визг все нарастал и злобной пилой резал его мозг на куски. Смотритель подпрыгнул в своем кресле.

– Вам надо немедленно покинуть Столицу… – пролепетал он. – На Эгеиде несчастье…

– Торнадо?

– Нет, у принца тяжкая болезнь. Какое горе! Мы лишены счастья созерцать его удивительную красоту…

Атлантида вздрогнул. Он был уверен, что внезапное заболевание принца как-то связано с бегством археолога, но пока не мог понять – как. Профессор Рассольников подозревал, что просто так его из Столицы не выпустят. Но что делать? Обратиться в посольство Лиги Миров, благо пропуск при нем. Или… Половину вида из панорамного окна занимала голограмма «Гибрида».

Платон взял пакет с морскими раковинами, и выскочил из кафе, даже не попрощавшись со смотрителем. Бегом он кинулся через площадь к огромному зданию филиала. Пока эгейцы визжат, изображая отчаяние, чтобы угодить своему Императору, у археолога есть несколько минуток. Невольно профессор бросил взгляд на скульптуру в центре площади. На бронзовой струе крови, льющейся изо рта бронзовой жертвы, сидел малютка-эгеец.

Священность смерти… Рельефы… отгадка… рядом…

Археолог нырнул в стеклянные двери. Два здоровяка-охранника тут же загородили вход, сомкнув свои квадратные плечи в единую стену-монолит. Наверняка – клоны – рост их совпадал до миллиметра, черты лица казались слепком с одного оригинала.