Конечно же, как разведчик, я понимал, что до тех пор, пока существуют и действуют силы, которые видят в США «устроителя мирового порядка», мы должны оставаться бдительными и следить за развитием событий. Но следить вовсе не значит вмешиваться во внутренние дела страны, в чем, однако, американская разведка, даже в государствах, образовавшихся на территории бывшего СССР, себя пока не намерена ограничивать. Что касается российско-канадской дружбы, то опасность для нее состоит как раз в том, что специальные службы союзников Канады всячески подталкивают канадскую контрразведку на опасное взаимодействие в так называемых тайных операциях.

Итак, еще в 1965 году Гузенко использовался как «эксперт» по делам «советского шпионажа», хотя и с сомнительными результатами. Да другого и нельзя было ожидать. П.Райт писал, что на запрос английской разведки в середине 60-х годов о возможности повторного собеседования с Гузенко по интересовавшим ее проблемам канадцы ответили, что «у них есть сложные проблемы с Гузенко из-за его алкоголизма и постоянного требования денег».

Как показывает анализ ряда дел изменников, судьбу Гузенко разделило большинство предателей. Интересно, что бывший английский разведчик Чепмен Пинчер в книге «Их ремесло — предательство» приходит к заключению, что каждое предательство неизбежно сопровождается отчаянием и депрессией в результате чувства вины и панического страха ожидания возмездия. Изменники, как правило, пытаются заглушить алкоголем эти чувства, а нередко дело кончается и самоубийством.

Нельзя не согласиться с Пинчером в том, что чувство неполноценности обуславливает мелкую мстительность большинства перебежчиков по отношению к бывшей Родине.

Руководящий работник ЦРУ Полгар, занимавшийся специально проблемами перебежчиков и ушедший в отставку в 1981 году, говорил, что независимо от ценности информации, которую доставляет перебежчик, он несет с собой также тяжкий груз психологических проблем — одиночество, ощущение потери и незащищенности, физические и эмоциональные срывы, неуверенность в будущем.

Выступавший на этом слушании в качестве свидетеля, изменивший своей родине бывший работник чехословацкой разведки Л.Биттман со знанием дела утверждал, что перебежчик знает, что совершил акт измены, и должен преодолеть чувство вины. Если ему это не удается, он становится кандидатом в самоубийцы, алкоголиком, наркоманом или в конце концов может решить вернуться на родину, что, конечно, является психологической формой суицида.

Пример Гузенко — подтверждение правильности этих выводов. После почти тридцати шести лет постоянного страха за свою жизнь он внезапно умер в июне 1982 года. Его смерть, как писали газеты, «похожая на естественную, была в определенном смысле такой же таинственной, как и его жизнь с сентября 1945 года».

Летом 1946 года из канцелярии премьер-министра Маккензи Кинга раздался телефонный звонок в посольство СССР в Оттаве. Глава правительства приглашал поверенного в делах Н.Д.Белохвостикова на прием. На вопрос поверенного, какой может быть причина приглашения, я однозначно ответил, что речь пойдет об объявлении меня и еще ряда сотрудников посольства «персонами нон грата», и предложил Белохвостикову взять меня к премьеру в качестве переводчика.

Из этого визита, завершавшего мою командировку в Канаду, сохранилось в памяти что-то вроде смущения и растерянности премьера в первые мгновения нашего появления. Чтобы разрядить атмосферу, Белохвостиков пояснил, представляя меня, что, так как он испытывает затруднения в языке, его сопровождает первый секретарь.

Премьер объяснил, что его правительство не желает ничем омрачать канадо-советские отношения, но вся пресса выступила с обвинениями в адрес ряда сотрудников посольства, и он не видит иного пути, как удовлетворить требования общественности и объявить о нежелательности дальнейшего пребывания в Канаде этих лиц. Он назвал меня, моего шифровальщика и еще двух дипломатов, сотрудничавших, по утверждению Гузенко, с нашей военной разведкой.

— Канадские власти, — добавил премьер, — ожидают отъезда в течение сорока восьми часов.

При этих словах я с возмущением сказал Белохвостикову, что мало того, что власти ни в чем обвинить меня не могут, но еще и лишают возможности спокойно собраться. И посоветовал: надо добиться, чтобы выдворяемым дали на сборы хотя бы неделю. Получив согласие Белохвостикова, я передал эту позицию поверенного в делах, с чем премьер после некоторого раздумья согласился…

Последняя неделя в Канаде. Теперь уже десятки моих личных друзей звонили из разных уголков страны, прощаясь и заверяя, что не верят в выдвигаемые против нас обвинения. Это было настоящей наградой за четыре года общения с канадцами.

За это время в нашей семье произошли радостные перемены. В 1943 году родился сын Александр. Его появление скрасило нашу беспокойную жизнь вдали от Родины. Каждую свободную минуту я стремился проводить вместе с сыном. Естественно, рядом с большой радостью возникли и новые заботы.

Клавдия Ивановна была в резидентуре единственной машинисткой и секретарем. Решили прибегнуть к помощи няни. Сначала появилась пожилая женщина, полька по происхождению, очень заботливая, но изъяснявшаяся на каком-то странном польско-английском языке. Так, она говорила: «Заклозувайте виндову щеку, а то ребенок захорует» [27] . Поскольку Саша рос и перенимал такую речь, пришлось с няней расстаться. Нам помогли найти более молодую и, что важнее, образованную канадку. Под ее руководством ребенок стал быстро набирать английские слова и, к нашему удивлению и радости, вскоре заговорил сразу на двух языках — на русском с нами и на английском с няней. Что поражало с самого начала и до отъезда, когда Саше было уже три года, он твердо знал, к кому на каком языке обращаться.