Его маленькие глазки беспокойно забегали:

— Ну вошел, вошел я с ней! Она попросила — я и вошел! Сказала, что одна боится.

— Чего боится?

— Этого она не сказала. Она промокла до нитки и тряслась от холода. Не бросать же ее было. Мы поднялись наверх, я помог ей раздеться, тут она и отрубилась.

— Она выпила?

— Со мной — нет. Может, таблетку приняла. Короче, отрубилась. Я отнес ее в спальню и уложил в постель.

— Ты всем своим пассажирам оказываешь такие услуги?

— А что ты думаешь? У меня похожие случаи бывали. Не знаю, что ты от меня хочешь. Я ничего плохого не сделал. — Он прикусил большой палец и исподлобья, затравленно глянул на меня: — У меня ведь у самого дочка, как ты не хочешь понять. И потом, я все равно ничего не успел бы с ней сделать, потому что как раз в это время ввалился этот тип.

— Что за тип?

— Какой-то блондин. Я решил, что это дружок ее: вел он себя, как будто она — его собственность.

— И что же он?

— Ничего, обругал меня и велел проваливать.

— Описать его можешь?

— Могу. Блондин, с меня ростом. Маленькая бородка, голубые глаза навыкате. Обругал меня последними словами, но делать было нечего — пришлось убираться.

Галлорини с мрачным видом остался сидеть в машине, а я пересек улицу и направился к дому. Над подъездом, на выкрашенной в зеленый цвет вывеске, значилось «Конкистадор», а под ней, на прикрученной проволокой маленькой потрепанной картонке, — «Сдается внаем».

На стене за входной дверью висели металлические почтовые ящики, многие с именами квартирантов — совершенно мне неизвестными. «Алек Гирстон, управляющий», — прочел я на табличке под номером один и нажал на кнопку домофона.

Входная дверь, загудев, приоткрылась. Первой слева была дверь квартиры номер один, а за ней на второй этаж вела лестница. В подъезде было знобко и неуютно.

— Что вы хотели? — раздался за дверью слабый женский голос.

— Снять квартиру, — отозвался я.

Дверь тут же открылась, и в кромешной тьме возникла растрепанная женская голова и большие глаза.

— Мистера Гирстона сейчас нет. Вы не можете зайти попозже?

— Едва ли. Я ехал мимо, увидел на доме объявление и решил зайти.

— Но я не одета. — Она глянула на свой небрежно накинутый розовый халат и прикрыла ладонью дряблую белую шею. — Я всю зиму проболела.

Вид у нее и в самом деле был неважный: в запавших глазах стояли вечные вопросы, которыми задается тяжелобольной человек, а впадины на висках и под глазами были синими и четкими, словно тени на снегу. Лицо у этой еще в общем-то не старой женщины было покрыто морщинами.

— Очень вам сочувствую, — сказал я.

Мое сочувствие явно подняло ей настроение.

— Что ж поделаешь. Пойду что-нибудь на себя накину и покажу вам квартиру. Кое-как вскарабкаюсь по лестнице.

— Значит, свободная квартира наверху?

— Да, сэр. А вы предпочитаете внизу? По-моему, наверху куда лучше: светлей и больше воздуха, особенно если квартира угловая.

— Вы хотели показать мне угловую квартиру на втором этаже?

— Да, сэр. Она у нас самая хорошая, да и обставлена лучше остальных. Мебель, кстати, входит в квартплату, сэр.

— И сколько же вы берете?

— Если снимаете на год, то один доллар семьдесят пять центов в день. Предыдущая квартирантка тоже снимала на год. От нее, кстати, осталась прекрасная мебель, поэтому вам эта квартира достается, считайте, даром.

— А почему она съехала? Ей нечем было платить?

— Что вы, денег у нее хватало.

— Разумеется. Я просто пошутил. Мне кажется, я знаю ее семью. — И то сказать, за последние сутки я стал полноправным членом семьи Уичерли.

— Вы знаете семью миссис Смит?

— Наверно, мы с вами говорим об одной и той же девушке.

— Девушке?! Я бы ее девушкой не назвала. На вид она моего возраста. — Женщина провела рукой по своим редеющим волосам и придирчиво, точно в зеркало, посмотрела на меня. Не дождавшись комплимента, она сказала:

— Могу поручиться, что она ничуть меня не моложе. Если бы я пудрилась и красила волосы, как она...

Слушать ее не имело смысла: как и все больные люди, она была обидчивой и совершенно несносной, и я решил показать ей фотографию Фебы.