– Алло?

Лоб узнал голос Флешеля – ворчливый, потрясенный.

– Свершилось! Наконец-то мы ее отыскали… Я только что перевез ее в клинику… Успели в последний момент… Вены на запястьях вскрыты… Прошу прощения… Я торопился… Ее спасут.

– Чем могу быть полезен? – спросил Лоб.

– Ну что ж… Вы ведь хотели ее видеть, не так ли? Для вашего… статистического отчета…

Теперь, когда на душе Лоба полегчало, у него пропало всякое желание заниматься этой девицей. Желая потянуть с ответом, он спросил:

– Как ее зовут?

– Зина Маковска. По происхождению она полька.

– И конечно же блондинка?

–Да.

Зина! Какое нелепое имя!

– Ну так что? – настаивал Флешель. – Вы поедете?

– Ладно, – согласился Лоб. – Заезжайте за мной.

Он закрутил краны в ванной, критически посмотрелся в зеркало над умывальником. «Я вполне созрел для Армии спасения!» – подумал он.

– Я звонил в клинику, – сообщил ему Флешель, – но мои надежды не оправдались: до вечера нас туда не пустят.

– Положение очень серьезное?

– Нет, не очень, она не успела потерять много крови. Но порезы глубокие – хватила через край. Прямо-таки чудо!… И самое удивительное заключается в том, что бедняжка остановилась вовсе не в заштатном отеле, а в приличном, трехзвездном, на бульваре Виктора Гюго. Туда уже приехал инспектор. Сейчас мы с ним и повидаемся.

Лоб искоса наблюдал за Флешелем. Толстяк был явно сильно взволнован. У него не нашлось времени побриться, и наверняка он не завтракал. Как он жил в те дни, когда не дежурил? Среди каких воспоминаний? Какова в нем доля великодушия и доля любопытства – того жадного, настырного, пронырливого любопытства людей, переставших жить собственной жизнью? Лобу совсем не улыбалось присутствовать на полицейском расследовании. В конце концов, эта Зина знала, что делала! Ее смерть принадлежала ей одной! Флешель быстро ехал по улицам, которые не спешили просыпаться. Он ворчал, тщетно отыскивая место для парковки.

– Что ж, придется немного пройтись!

– А я совсем не против, – ответил Лоб.

Он опять становился несносным. Визит в отель был ему неприятен. Он досадовал на то, что приходится тащиться с Флешелем, быть при нем то ли в качестве подчиненного, то ли туповатого посетителя, которому приходится все растолковывать. Перед отелем был разбит цветник. Разбрызгиватели орошали лужайки. Лоб пошел в обход, тогда как Флешель врезался в самую середину водяного облака, не обращая на это ни малейшего внимания.

– За все про все, – объяснил он, – в разгар сезона с нее брали, почитай, минимум шестьдесят франков в сутки. Сущее разорение! Наверняка она жутко задолжала.

Молодой инспектор ожидал их в гостиной.

– Менго, – представил его Флешель, – помощник комиссара.

Лоб представился сам, желая побыстрее покончить с формальностями.

– Ну и как? – спросил Флешель.

– О-о! – ответил Менго. – Ничего особенного. Предполагаю только один мотив, да и тот кажется не вполне ясным. Ее никогда не видели с мужчиной… Она никого не принимала у себя, никуда не ходила по вечерам – словом, будем считать… часам к одиннадцати-двенадцати она уже поднималась к себе.

– И долго она проживала в этом отеле? – спросил Флешель.

– Недели две… Судя по записи в журнале, она родилась в Страсбурге 23 июля 1941 года… Дата точная, я сверился с удостоверением личности.

– Нам она сказала, что ей двадцать три года, – уточнил Флешель. – А выходит – двадцать шесть.

– Француженка. Должно быть, ее родители обосновались во Франции после Первой мировой войны. Маковски… Это имя ассоциируется у меня с художником или композитором, а у вас?

– Погодите-ка, – сказал Лоб. – Да ведь это же фамилия физика, и даже знаменитого. Возможно, однофамилец.

– Наверняка, – сказал Менго. – Не представляю себе, чтобы дочь известного ученого работала гидом на туристических автобусах Гугенхейма [ 1 ]… А впрочем… В конце концов, это не существенно. Такая уж у нее профессия. Сейчас я звякну в Страсбург и запрошу подробности… Может, она находилась в отпуске, хотя сейчас разгар сезона, и меня бы это весьма удивило. Скорее она бросила работу по причине, нам пока неизвестной.

– А где ее постоянное местожительство? – поинтересовался Флешель.

– В Страсбурге.

– И как все это произошло?

– У нее оказалась безопасная бритва. Она вскрыла себе лезвием вены на обоих запястьях, а при этом еще и порезала пальцы. Ей потребовалось большое мужество. Дело это нелегкое и болезненное. Потеряв сознание, она потянула за провод, и телефонный аппарат отключился. Дежурный послал горничную поглядеть, в чем дело; та открыла дверь запасным ключом. Кровотечение было не особенно обильным, но все-таки… Если желаете, мы могли бы подняться в номер.