– Спасибо, Колин. Сейчас я навсегда распрощаюсь с вами. Николас, я буду считать от одного до двадцати. Когда я закончу, вы проснетесь и будете чувствовать себя свежим и отдохнувшим. Вы не будете помнить ничего из своей жизни, как Агнес Мэй. Вы будете помнить все, как Колин. Вы понимаете?

– Да.

– Хорошо. Тогда я начинаю считать. Раз, два, три, четыре…

Голос хирурга монотонно звучал в сумерках, окутавших Лакхерст-Холл и тех, кто был внутри дома и кто, наконец, узнал правду.

Долгая, долгая это была ночь, ночь, когда Николас Грей после серьезного и откровенного разговора с Джоном Лэнгхемом направился прямиком в маленькую деревушку возле Блэкхита, где, как ему сообщила Генриетта Тревор, он мог найти Джейкоба Чаллиса. Ночь, когда Джон Роджерс и лейтенант Джекилл со своими людьми окружили дом Дидо и Вест-Чиллингтоне. Ночь, когда Генриетта Тревор безутешно плакала в подушку, окончательно убедившись в том, что носит в себе дитя Джейкоба Чаллиса.

Эдвард проснулся рано и, увидев рядом с собой на подушке златокудрую голову Джона Диннаджа, наконец осознал то, что всегда было в его природе. Было огромным облегчением признаться себе самому в том, что он не такой, как другие.

Он сел, увидел разбросанную по полу одежду и, чувствуя себя на вершине блаженства, начал припоминать восхитительные подробности минувшей ночи. Потом Эдвард лениво потянулся, встал и, бросив взгляд на свое нагое тело, натянул пару потертых грубых штанов, после чего спустился вниз.

Везде было неестественно тихо, не слышно было даже пения птиц. Заподозрив неладное, Эдвард при открыл дверь, ведущую в сад, и выглянул наружу. В тот же миг неведомо откуда раздался голос:

– Все в порядке, Джарвис. Сдавайся, ты окружен.

– Господи! – вскричал Эдвард и, захлопнув дверь, метнулся наверх, в спальню.

Дидо, лежа в постели, соблазнительно потягивался, но, увидев выражение лица Эдварда, испуганно спросил.

– Боже мой, что случилось?

Но Эдвард не стал отвечать. Схватив саблю и пистолет, он кубарем скатился по лестнице и бросился бежать прямо на цепочку окруживших дом вооруженных людей, выкрикивая на ходу богохульства и проклятия. Послышались крики и стоны, силой проложив себе путь через оцепление, Эдвард вырвался на открытое пространство и устремился прочь. Раз дался выстрел, и он упал, обливаясь кровью.

– Попал! – победно закричал Роджерс. – Я уложил ублюдка! Держись, Кит Джарвис, теперь твоя очередь!

На рассвете Николас доехал до Блэкхита. Полный тревожного ожидания, он долго стоял перед скромным домиком, где, как он знал, в это время спал Джейкоб Чаллис.

Потом, достав из седельной сумки лютню, Николас уселся прямо на землю и заиграл пришедшую из прошлого мелодию.

Как он и ожидал, через несколько минут заскрипели засовы, и на пороге появился Чаллис в наскоро натянутых рубашке и штанах. При виде Николаса его рука сама дернулась к пистолету.

– Грей! Какого черта вы здесь делаете?! – воскликнул Джейкоб.

Не обращая внимания на нацеленное на него оружие, Николас бросился к Джейкобу.

– Если хочешь, стреляй, Чаллис, – кричал он. – Но сначала пойми одну вещь. Тебе ничто не угрожает. Я уже не могу убить тебя, зная то, что я знаю.

Джейкоб устремил на него полный сомнения взгляд.

– Колин?.. – неуверенно спросил он.

Николас кивнул.

– Наконец-то я нашел тебя, – сказал он.

Последние августовские дни были такими же беспощадно жаркими, как и все это необычайное лето, и Люси Бейкер, сидя в широкополой соломенной шляпке под сенью дуба, некогда посаженного Томом Мэем, раздумывала о том, не повлияла ли жара на членов ее семейства, которые в последнее время вели себя несколько странно. Филадельфия целыми днями только и делала, что вздыхала, Джордж ни с кем не разговаривал, Найзел где-то пропадал, а Томас то и дело менял туалеты, в результате чего выглядел жалким и уставшим. Более того, и во всей деревне воцарилась какая-то странная, нездоровая атмосфера, как будто в результате недавней попытки разгромить контрабандистов большинство местных жителей погрузилось в дурное настроение.

Однако больше всего озадачило Люси письмо от Генриетты Тревор, сбивчивое и не вполне понятное, в котором та умоляла подругу приехать в Глинд, и последовавшие за этим события. Люси не замедлила выполнить просьбу и была совершенно ошеломлена тем, что ожидало ее в поместье Треворов. Бледная как смерть Генриетта прошептала, что вся ее жизнь зависит от мисс Бейкер, от того, согласится ли Люси пригласить Генриетту еще раз погостить в Мэйфилде до грандиозного осеннего бала, затеянного миссис Тревор. Люси, разумеется, согласилась, но чувствовала себя весьма неловко, в особенности когда поняла, что миссис Тревор отнюдь не в восторге от этой идеи.