И внезапно я почему-то понял, кто стоит передо мной. У моей посетительницы было лицо фотомодели, а за последние двое суток я слышал только об одной фотомодели. Она остановилась у стола. Саксонского фарфора пальчики повисли над регистрационной книгой.

— Мистер Джек Хейджи, если не ошибаюсь?

Я пожал протянутую руку.

— Не ошибаетесь, мисс Уорд. Или все еще миссис Байлер?

— Уорд.

— Понятно.

Наши руки, разъединившись, вернулись к своим владельцам.

— Вы что, собирали на меня материал?

— Нет, не на вас. На кое-кого из ваших друзей. Забавная публика.

Она повернулась к потертому кожаному стулу, — одному из тех, что украшали мой кабинет, — и опустилась на него довольно грузно, если к женщине, весящей не больше сорока пяти килограммов, может относиться это слово.

— Знаете, — сказала она, сгорбившись, словно вся тяжесть мира пригнула ей плечи, — если уж нельзя вернуться домой, то, по крайней мере, можно отчистить всю грязь с подошв и не таскать ее с собой.

Я кивнул, понимая, что мне высказывается нечто вроде кредо. Это высказывание не показалось мне ошеломительно тонким или хотя бы верным, но возражать я не стал. Я взял себе за правило не спорить с настоящими красавицами — им это не нравится. Они к этому не привыкли. Это их раздражает. Я просто улыбнулся в ответ и чуть наклонил бутылку в ее сторону, молча осведомляясь, не угодно ли? Она отказалась, что меня не удивило.

— Нет, спасибо. — Ну, разумеется. — А нет ли у вас воды, только в бутылке?

— К сожалению, нет. — Наша планета и так на три четверти покрыта водой, и проку в покупке ее я не видел. Реклама делала все, чтобы переубедить меня, но привычка — вторая натура.

— Ну, нет так нет. Ничего. Наверно, надо вам объяснить, зачем я пришла. — Я заметил, что это будет очень кстати, и она продолжала: — Я дружу с Карлом. С Карлом Миллером. Он рассказал мне, что нанял вас, поручив выяснить судьбу Мары. И вы согласились. Так?

— Пока все правильно.

— И как, по-вашему, сможете вы найти се?

— Надо постараться. Мне за это деньги платят. А что?

— Но я же вам сказала: Карл — мой друг. — Это было произнесено так, словно мне предоставлялась совершенно исчерпывающая информация. К подобному тону неглупые женщины прибегают в тех случаях, когда говорить всю правду — слишком большая докука. Очевидно, на моем лице не появилось понимающего выражения, и она решила, что с таким тупоумным субъектом надо говорить без околичностей. — И я хочу, чтобы он получил то, что ему нужно. Мы с Марой были подругами... Раньше, до того... До того, как все это закрутилось. Я хочу, чтобы они оба были счастливы.

Обычно женщинам такого типа в высокой степени наплевать, жив Миллер или помер, не говоря уж о том, что счастье подобных молодцов их очень мало занимает. История ее появления в моем кабинете была сметана на живую нитку, и не очень искусно. А я слишком устал, чтобы делать вид, что поверил.

— Мисс Уорд, примите в расчет: у меня были очень трудные дни. Я не собираюсь извиняться и не стремлюсь завоевать ваши симпатии. Мне от вас требуется только одно — правда. Зачем вы пришли ко мне?

Ответом мне был ее изумленный взгляд, вроде того, каким одаривают партнера на сцене, когда он вдруг начинает нести отсебятину. Какие-то слова уже были готовы слететь с ее уст, но она запихнула их обратно, произнеся нечто совсем другое:

— Простите, мистер Хейджи, вы, наверно, как-то превратно меня истолковали... Я просто хотела помочь Карлу.

— Отлично. Просто великолепно. Итак, вы спросили, я ответил. Поскольку больше вам сказать мне нечего, мы расстанемся: вы пойдете по своим делам, а я займусь своими. У меня их полно.

С этими словами я взялся за стакан, а Уорд начала вставать со стула, но тут же опять опустилась на него. Она явно искала решение. Я понятия не имел, каким оно будет. Глотнув джину, я вовсе не хотел продолжения этого бессмысленного разговора. Да и вообще ничего не хотел. Влажную, липкую духоту, окутывавшую меня вроде одеяла, можно было побороть лишь строго ограниченным набором средств — в том числе джином. И только я собрался прибегнуть к этому средству — примерно полстакана, — как мисс Уорд вспомнила, что собиралась сказать:

— Ладно. Я очень боюсь за Карла.

Такого поворота темы я не ожидал. Она стала рассказывать, и факты начали выстраиваться в цепочку сами собой. Миллер не прервал своих отношений с Уорд после того, как та вышла замуж за Байлера. В прошлом году он часто звонил ей, спрашивая совета насчет Мары — как с ней совладать, как ее удержать. Она же беседовала с ним поначалу от одиночества, не каждый же день предоставляется возможность поговорить с мужчиной, который не начнет со второй фразы срывать с тебя платье, а уж потом она, так сказать, приняла в нем участие, всей душой желая ему успеха в его делах с Марой. Она хотела использовать малейший шанс наладит" их жизнь, — так, по крайней мерс, она мне сказала. Однако шанса этого не было.

— Военное счастье переменчиво.

Она окинула меня холодным взглядом.

— Вы не понимаете. Кроме меня, у Карла никого в Нью-Йорке нет. За последние три дня он звонил мне пять раз. Он говорил со мной часами — и все об одном и том же — о Маре, о тех, кто перебрался сюда, и... — Она на мгновенье запнулась, словно не хотела уже во второй раз произносить эти слова, но справилась с собой и понеслась вперед уже без оглядки, — ...и о том, что будет действовать сам. Он угрожает.

Тут она снова замолчала, не давая своим чувствам выплеснуться на поверхность. Каким именно чувствам — оставалось только гадать. Неприятное зрелище: эмоциональная натура старается не расплакаться. Я не говорю, что она поступала неправильно. Я говорю, что для меня подобное было внове. Но характер у нес был сильный, она совладала со своими чувствами и нервами, собралась и успокоилась — по крайней мере, внешне.