Распростертое тело Вивьен выделялось темным рельефным пятном на белой простыне. Она постучалась к Бэкону вскоре после наступления сумерек. Открыв дверь, он увидел на сливающейся с ночью черной коже ее больших рук блестящие капельки мелкого дождика, упорно моросившего весь день. Всего три дня прошло с того неприятного телефонного разговора с Элизабет, когда Бэкон сообщил о своем решении отказаться от поездки к ее родителям в Филадельфию и вместо этого присутствовать на лекциях Геделя. Тогда же он дал себе слово, что перестанет встречаться с Вивьен. Однако при ее появлении не смог противостоять соблазну и теперь, нежно касаясь губами мочек ее ушей, вспомнил о своем обещании без всякого сожаления.

Им овладело чувство свободы, словно ему удалось избавиться от злого колдовства. Впервые после долгого перерыва он вновь в полной мере испытывал былое наслаждение, лаская эту женщину. Если раньше Вивьен казалась ему печальной и загадочной, то сейчас — беспомощной и невинной. Ему хотелось загладить свою вину перед нею, обиду, которую ей приходилось переживать уже несколько месяцев из-за его предательства. Бэкон сам раздел ее, будто ребенка перед купанием в ванне, потом приник к ее губам в долгом, чувственном поцелуе (такого излишества он никогда ранее себе не позволял), поглаживая рукой черные, в мелких кудряшках волосы. После этого уложил в постель и овладел с такой нежностью и деликатностью, словно она была девочкой, впервые занимающейся любовью. Неизменным оставалось только молчание, с которым он погружался в ее плоть осторожными, размеренными движениями…

— Ты любишь ее?

— Нет… — произнес он. — Не знаю… Вивьен, постарайся понять…

— Ты хочешь жениться на ней?

— Да…

— Зачем, ведь ты ее не любишь!

— Знаешь, есть вещи, о которых не спрашивают… Просто так должно быть, по жизни… Каждый человек женится, заводит детей, умирает… Она красивая, богатая, матери моей нравится…

— И у нее белая кожа…

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет, и ты это знаешь!

— Послушай, Вивьен, ты ведь с самого начала понимала, что у нас с тобой… Я ничего тебе не обещал.

— Как ты можешь что-то обещать, если даже не помнишь моего настоящего имени! — Вивьен отодвинулась от Бэкона и встала с кровати. Голос ее звучал совершенно спокойно, и ничто в поведении не выдавало раздражения или недовольства. Она принялась неторопливо собирать свою разбросанную по полу одежду. — Ладно, не будем больше об этом.

Бэкон неотступно следил за ней глазами. У него возникло ощущение, будто его взгляду неожиданно предстало содержимое давно забытой шкатулки, наполненной старыми фотографиями и памятными вещицами.

— Вивьен, пожалуйста… — не поднимаясь с постели, проговорил он сдавленным голосом после некоторого молчания. — Не уходи… Побудь со мной этой ночью… На улице дождь… Только сегодня! Хочется утром проснуться рядом с тобой.

Когда Бэкон открыл глаза, еще только светало. Несколько секунд он разглядывал распростертое перед ним женское тело. В неярком утреннем свете Вивьен была прекрасна. Стараясь не шуметь, Бэкон встал и начал собираться. Стоя под душем, он все время ловил себя на ощущении приятной умиротворенности. Это чувство не покидало его с того мгновения, когда он очнулся от сна и обнаружил рядом с собой Вивьен. Его кожа пропиталась запахом духов, который не смывался ни водой, ни мылом и напоминал о ней, как ни старался он переключить мысли на предстоящий рабочий день и назначенную на сегодня лекцию профессора Геделя. Он быстро побрился, оделся и, прежде чем отправиться в институт, не удержался, подошел к Вивьен и легонько поцеловал ее в лоб.

За последние дни Бэкон очень многое разузнал о Геделе и его прошлом, так что мог бы даже написать биографию ученого. Все институтские профессора отзывались о нем с уважением и восхищением, хотя близкие знакомые давали понять, что общаться с ним порою не легче, чем постичь его головоломные теоремы. И он был одним из немногих друзей Эйнштейна.

Гедель впервые объявился в Институте перспективных исследований в 1933 году по приглашению прочитать цикл лекций, в то время он еще являлся профессором Венского университета. Естественно, что его выступления посвящались тогда математике и ее формально неразрешимым теоремам и вызывали у слушателей чрезвычайный интерес, иногда даже похожий больше на нездоровый ажиотаж. Не каждый ученый, за исключением, очевидно, Эйнштейна, мог похвастаться на своих лекциях подобным сосредоточенным вниманием аудитории. Освальд Веблен, организовавший приезд Геделя, нарадоваться не мог, с каким восторгом его принимали.

Все шло как по маслу, когда вдруг однажды Гедель объявил Веблену, что должен возвратиться в Европу немедленно и потому прерывает курс лекций. Не обладая умением изобретать подходящие предлоги, он просто сказал, что испытывает непреодолимое желание вернуться домой и ничего не может с собой поделать. Принеся извинения всем профессорам института, Гедель отправился восвояси. Прошло время, и осенью 1934 года стало известно, что его поместили на лечение в расположенную под Веной клинику Уэстэнд для психических больных с диагнозом «глубокая депрессия».

Годом позже Гедель вновь почтил своим присутствием ученое сообщество Принстона, приехав опять с курсом лекций. Вскоре после аннексии Австрии гитлеровской Германией в 1933 году Гедель теряет место в Венском университете, и, что еще хуже, его призывают на военную службу, несмотря на слабое здоровье. В январе 1940 года он решает уехать в США вместе с Адель Нимбурски, недавно ставшей его женой. Плыть через Атлантику показалось супругам слишком опасным, и они предприняли целую одиссею, отправившись сначала в Россию, затем на транссибирском экспрессе добрались до Японии, а там, в Иокогаме, поднялись на борт корабля, доставившего их 4 марта 1940 года в Сан-Франциско. Еще через несколько дней Эйнштейн встречал обоих в Принстоне.