— Ты — это твоя тень в полдень, а… солнце оставляет кровавые пятна на траве. Твой приятель такую чушь тебе наболтал.

— Моя тень в полдень! Полдень, а солнце уже заходит. Вот в чем дело. Где ж тебе это понять…

Hooves, hooves stampeding towards the night…

— Ноги лошади бегут навстречу ночи.

— Это припев. Ты неточно переводишь, потому что в этом месте музыка мчится галопом. Stampede — это сильнее, чем бежать. Но неважно, я-то понимаю.

Death has nested in the belly of my horse

And a bullet is nested in my chest…

— Смерть свила гнездо в брюхе твоей лошади… Крыса, это некрасивая песня…

Мускулы его рук, шеи, лица неестественно напряглись, а глаза стали величиной с Джейн.

— Еще какая красивая, смертельно, смертельно красивая! Дальше…

— И пуля свила гнездо в твоей груди. Странные птички у тебя в песне, Крыса. Тут нужна гитара. Без музыки это просто бессмысленные слова.

— Черт, до чего ж прекрасный язык — английский! В самый раз для соборования. Ну, тут опять stampede, припев, а дальше так:

I am riding a black wind

The prairie is galloping under black hooves…

— Ты скачешь на черном ветре, и прерия убегает из-под черных ног лошади.

I am riding off the night

But the night is in front

And the prairie grass at high noon

Is stained with blood from the sun…

— Ты выезжаешь из ночи, но ночь ждет тебя впереди… и опять то же самое …трава в полдень покрыта кровавыми пятнами солнца… Давай быстрей, Крыса, я хочу посмотреть корабли.

— Ночь позади и впереди. Я знаю, что по-английски получается красивей. Припев пропускаем.

I am riding off the night

But the night is swalowing, swalowing

And I will never know

What will be the running after noon…

Ему досадно, что Джейн перебивает песню своими замечаниями и переводит наспех, чтобы только отвязаться, у него у самого сосет под ложечкой от этой песни, и хотелось бы еще раз услышать ее под музыку, и он понимает, почему Гастон с такой жадностью, чуть не задыхаясь, пьет эти слова. Он говорит:

— Ну пожалуйста, Джейн. Мне тоже эта песня нравится.

— Значит, мы никуда не идем?

— Пойдем, как только ты кончишь. Обещаю тебе.

— Ладно. Ты опять выезжаешь из ночи… но дальше — я не виновата, тут так сказано: но ночь глотает, глотает, и тебе уже никогда не узнать, каково скакать после полудня.

— Почему ты все время говоришь «ты»? Ведь в песне — I.

— Но ведь я с тобой говорю. Не могу же я говорить «я».

— И последние слова:

The prairie grass stampedes under black hooves

And I am still and quiet

Riding a dead horse

Into the belly of the night…

Гастон, бледный как мел, притягивает Джейн к себе совсем близко, пожирая ее глазами и даже приоткрыв рот, он жаждет получить наконец ключ к тайне — услышать последние слова, которые вызвали этот сильный удар раскрытой ладонью по красивому золотистому дереву и внезапно оборвали песню. Джейн тоже вся напряжена, она готова выпрыгнуть из кузова и убежать, но на этот раз она выговаривает слова медленно и четко, хотя все так же упорно не желает признать за ними смысл:

— Трава прерии убегает из-под черных ног лошади… А я неподвижен и спокоен… я скачу на мертвой лошади в брюхе ночи.

— Мой конь умер, — просто говорит Крыса, в глазах его зеленая вода, рукой он держится за правый бок, словно зажимая внезапно образовавшуюся дыру. Зеленая капля, обесцветившись на солнце, вдруг стекает по его щеке, как обыкновенная слеза.

— Святые угодники! Ну и весну я себе устрою!

Баркас и Банан стоят сложа руки, прислонясь к грузовику, глубоко безразличные к тайне Крысы.

— Эй, вы, идите сюда! Иначе мы ничего не успеем.

А он уже держит Джейн в своих объятиях, она взволнована и слегка дрожит, но, главное, освобождена наконец из-под гнета алчного взгляда Крысы.

— Я хочу есть, Пушистик, — жалобно тянет она.

— Спасибо тебе, красотка. Пожалуй, я брошу играть на гитаре. Вышел уж я из этого возраста.

— Ты играешь очень хорошо, я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так хорошо играл.

Джейн дарит ему это от всей души, с жалкой голодной улыбкой.