– Спросите у Ивана, он наверняка знает медицинскую латынь, – фыркнула Алена. – Hepar – печень по-латыни. Почему, спрашивается, забеспокоились по моему поводу?

– Потому что вы – опасней, чем Юля. Она отцу все равно скоро надоест, всякие сиськи-письки только до времени мужика волнуют, ими одними его не удержишь, их вон сколько, выйди на Покровку – глаза разбегутся. А вы, мне казалось, дама серьезная, умная, сильная, и если вцепитесь в его деньги… А они мои, понятно? Не хотелось гражданской войны в нашем доме, поэтому я оборонялась от вас по мере возможностей. Но это было только до того, как я вас увидела. Всё, теперь вы мне не страшны. То есть, конечно, мне бы не хотелось, чтобы вы языком болтали о нашей встрече в маршрутке, но вы и не станете, верно? Для вас главное – всякие чувства, фантазии… Такими дурочками, как вы, можно легко управлять, для таких деньги значения не имеют, главное, рассказывай им поподробнее про любовь-морковь – и делай с ними что хошь, как в песенке поется. К тому же вы зануда, отец таких терпеть не может. Нет, он других женщин любит. Он вас скоро бросит, помяните мое слово!

– И каких же женщин любит ваш отец? – заносчиво спросила Алена, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление уникальной проницательностью столь туповатого на вид существа. Особенно сильным был поразительной красоты и точности пассаж про любовь-морковь… – Таких, какой ваша матушка была?

– Каких любит? – переспросила Галя глумливо. – Так я вам и сообщила! Нет, маму он тоже не любил, она, бедняжка, была самая обыкновенная музейная крыса.

– Галина, да вы что?! – ахнула Алена.

– Да ничего плохого, это же просто выражение такое. Для нее музей был всем, самое главное в жизни. И вообще, она с фантазиями была, я же говорила. Вроде вас. А кстати, о фантазиях. Вы правда писательница?

– С чего вы взяли? – изумилась Алена. Они ведь договаривались с Алексеем молчать об этом. Совершенно точно – договаривались не открывать ее инкогнито! Неужели не выдержал и проговорился-таки?

– Ванька сказал. Он вашу фотку видел в какой-то газете, вы там интервью давали. И на книжке видел снимок, читал ваши творения. Говорит, исторические очень даже ничего, а детективы – хороший материал для психоаналитика, а не остросюжетное чтиво.

– Да, вы правы, чтиво я никогда не писала, – высокомерно ответила уязвленная до глубины души Алена. При этом она понимала, что и в данном конкретном случае, как, впрочем, и всегда, правда глаза колет, не иначе!

– Да какая разница? – передернула плечиками Галя. – Главное – никчемные фантазии. Я вас не зря с мамочкой сравнила – у нее на старости лет тако-ой сдвиг по фазе пошел… Представляете – женщина ваших лет…

«Боже, дай мне силы вытерпеть все это!» – сжалась внутренне Алена.

– …ваших лет женщина, я говорю, вдруг начала ни с того ни с сего сказки запоем читать. Про всякие наливные яблочки, скатерть-самобранку, ковер-самолет и прочие сапоги-скороходы. За уши ее оттащить нельзя было! И я, знаете… – Галя горько усмехнулась, – грех говорить такое, конечно… малость ее даже презирала. То есть вообще-то я ее любила и рыдала, как ненормальная, на похоронах, но все же… Я всегда была папина дочка!.. Ой, не понимаю, какого черта я вам все тут рассказываю, у меня скоро мочевой пузырь лопнет! – зло выкрикнула Галя.

– Ничего, как-нибудь потерпите, – хладнокровно заявила Алена. – И давайте все же сговоримся. Вы – папина дочка, значит, вам не безразлично, что Алексей о вас будет думать и как он отнесется к вашим автобусно-маршрутным эскападам. Прекрасно понимаете, что он с вами сделает, если про Ашота узнает… Поэтому давайте условимся: я молчу про Анжелу, а вы нам не мешаете. Понимаете, я вовсе не исключаю, что вы правы, что мы с Алексеем расстанемся… Мы ведь еще в загс бежать не собираемся, успокойтесь. Но он ли меня бросит, сама ли я уйду – пусть это будет сугубо наше с ним собственное решение, принятое без всякой посторонней «помощи». Слово «помощь» я в кавычках употребляю, – добавила она, как добавила бы яду в Галин бокал с шампанским.

– Ясно, – с брезгливой миной протянула Галя. – То есть мы подписали как бы пакт о ненападении, да?

– Вроде того, – кивнула Алена.

Галя кивнула, усмехнувшись. И такая это была странная усмешка, так отвела она глаза и так подчеркнуто резво бросилась к дверям туалета (а может, и впрямь терпежу больше не стало, всякое в жизни бывает!), что Алена вернулась в зал с беспокойством в душе.

А впрочем, чего ей было беспокоиться-то? Чем могла бы ее пронять, чем могла бы повредить эта маленькая блудливая философка с мутно-бледными глазами и чрезмерно выпуклой попкой? Да ничем. По большому счету, Алене глубоко плевать на свою репутацию вообще и в глазах Алексея – в частности. И даже если Галя откуда-то выроет и принесет отцу в зубах правду-истину о единственной тайне своей потенциальной мачехи, о ее безумной любви к… (не будем называть имени, тем паче что оно и так слишком часто звучало в романах Алены Дмитриевой) эта тайна не окажет никакого влияния на отношения Алексея и Алены, поскольку они у них сугубо деловые. Такими и останутся надолго… навсегда!

Итак, в отношениях с падчерицей как бы точки над i расставлены. Как бы еще расставить их и в отношениях с женихом Галины? А его пристальные взгляды объяснялись, значит, всего только тем, что он знал, кто такая Алена?

А она, как всегда, что-то себе снова нафантазировала…

Ну и хорошо, вот только современного варианта истории Федры и Ипполита ей не хватало!

Не признаваясь даже самой себе, что вообще-то ее задело (ну вот и пойми после этого женщин… а кто мечтал когда-то, чтобы читатели и почитатели ее с одного взгляда узнавали на улицах, в автобусах и прочих общественных местах?), Алена вернулась за столик, и дальше вечеринка шла вполне прилично, тем паче что обещанная Юля так и не появилась, а вернувшаяся из дамской комнаты Галя вела себя вполне благопристойно. Иван был вообще образцом джентльменства. Алексей взирал на семейство с изумлением и даже как бы с некоторым испугом, словно опасался подвоха.

Однако общее благолепие длилось недолго. Едва официант начал сервировать стол для подачи фондю из телятины, как Ивану позвонили на мобильный телефон с работы.

– Там у нас почти трагедия, – пояснил он после коротких и возбужденных переговоров, вставая из-за стола. – Один из фельдшеров в дежурной психиатрической бригаде сегодня на работу не вышел, заболел, а второй на вызове пострадал.

– Как это – пострадал? – встревожился Алексей.

– Нарк его из окна выбросил, – совершенно спокойно пояснил Иван. – Такое бывает… У нас всякое бывает! Славка жив, но расшибся, его в травматологию увезли, и теперь на вызовы доктору ездить не с кем. У нас ведь не как в линейной «Скорой», где врач, бывает, один по вызовам катается. У нас без фельдшера ни в коем случае нельзя, хотя бы один должен быть. А сейчас никого, а вызовы-то поступают… Поэтому я, пожалуй, поеду. Мне ж все равно завтра с восьми утра на свое дежурство, так какая разница, сейчас или потом?