Похоже, не видел. Ну да, утверждали же некоторые вроде бы и не глупые люди, будто окружающий мир – не более чем субъективная реальность, созданная нашим воображением!

Но если так – у Илларионова очень богатое, просто богатейшее воображение.

А ей вообще везло на мужчин с богатейшим воображением!

– Я хочу поехать на свою квартиру, – Эмма на миг запнулась, но тотчас поправилась: – В смысле, на квартиру моей подруги, у которой мои вещи хранятся, и кое-что оттуда взять, приготовить к перевозке. Это нужно, ты извини. У меня ведь даже трусиков сменных нет, не могу же я два дня подряд одни и те же носить!

– Уйди, уйди, – воскликнул Илларионов, щурясь и смешно отмахиваясь от Эммы, – не искушай меня такими разговорами! Ехать пора! Давай я тебя подвезу туда, где твоя квартира.

– Да я на метро могу. Там рядом станция «Оберкампф».

– Какое метро, ты что? Забудь про метро! – приказал Илларионов. – Теперь я тебя буду возить куда надо. Или Морис, или Том, или Оливье. Такие у нас, сильных мира сего, понты, и мы должны соблюдать законы стаи. Привезу туда, а потом заберу часа через два, на обратном пути, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Эмма, которая уже поняла, что с этим новым мужчиной ее жизни надо во всем соглашаться.

– А тебе хватит двух часов разобраться в своих тряпках?

Эмма не знала, хватит ли ей двух часов, чтобы разобраться, но сказала:

– Конечно, хватит.

Соглашаться так соглашаться!

Уже вставив ключ в замок, Катрин подумала, что надо бы поберечься, не входить сразу в квартиру: вдруг взбешенный Роман подкарауливает ее за дверью, чтобы встретить кулаком? Хотя чего особенно беситься, не так уж долго он и ждал – правда, какой-то час, как и было обещано. Она пулей долетела от дома Лорана до Опер Бастий, схватила готовые фотографии… Ну, тут, конечно, настала небольшая пауза: убедившись, что догадка ее верна, Катрин на некоторое время впала в какой-то клинический ступор, ошарашенная человеческой наглостью и дерзостью. Потом она из ступора все же вышла, снова вскочила в машину и вернулась на Сен-Мишель, домой, благо час пробок еще не настал. Ее прямо-таки разбирало нетерпение, до того хотелось поскорей швырнуть эти фотографии в физиономию Романа, поглядеть, как забегают его лживые глаза!

Катрин даже огорчилась, что он не стоит под дверью, что надо еще сделать несколько шагов в комнату, добежать до дивана, на котором он лежал, и только тут размахнуться – и…

– Ты что, с ума сошла? – спросил он, прикрываясь руками от разноцветного вороха: на всей контрольке Катрин интересовали только четырнадцать кадров, вот она и заказала четырнадцать отпечатков.

– Ничего! – выкрикнула она злорадно. – Сейчас ты тоже сойдешь! Посмотри, посмотри!

Он глянул лениво… И вдруг резко сел, вцепился в фотографии, принялся жадно их перебирать… Видно было, что ему не хватает дыхания, и глаза бегали, бегали… Все в точности так, как и хотела Катрин!

– Что это? – наконец смог заговорить он, сжимая снимки в руке. – Откуда они у тебя?

– Нет, это я должна спросить – что это? – вкрадчиво проговорила она. – Это что, твоя новая пассия?

– Нет, не новая, – хмуро ответил Роман, и Катрин с сожалением отметила, что он очень быстро собрался: краска сошла с лица, дыхание выровнялось. Ничего, ничего, через несколько минут он такое услышит, что опять задыхаться начнет!

– А, значит, старая, – кивнула Катрин. – Только она и вправду старовата для тебя, ты не находишь?

Роман пожал плечами:

– Не старше тебя.

Теперь задохнулась Катрин: не старше? Да? Лет на пять старше, и это как минимум! Чучело!

Но ладно. Сейчас не время считать годы, как свои, так и чужие. Сейчас главное – сохранять хладнокровие.

– И все-таки кто это?

Конечно, Роман может сказать: моя мать. Но он же не дурак – такое говорить! Потому что по этим фотографиям просто рыдает Сафо… Нет, Сафо – это женщина, лесбиянка, а был еще мужчина… Софокл, вот кто! Он сочинил пьесу про мужика, который переспал со своей матерью, правда, не зная, что он – ее сын. Имеется в виду трагедия Софокла «Царь Эдип» о роковой истории Эдипа, который по неведению убил своего отца Лая и стал мужем своей матери Иокасты… Катрин давным-давно водил на спектакль какой-то ее любовник, но она ничего не поняла в постановке. Что в либретто прочла, то и запомнила худо-бедно…

– Ну, отвечай?

– Где ты это взяла?!

– Да вот взяла. На дороге нашла! – И она дразняще повертела в воздухе контролькой.

Зря, между прочим. Роман резко, мгновенно вытянул руку и вырвал у Катрин отпечаток так стремительно, что она и моргнуть не успела.

– Отдай! – взвизгнула она.

– Отдам, – кивнул он. – Только сначала скажи, где взяла фотографии.

С ума она сошла, что ли, такие вещи говорить? И вообще, ей самой надо кое-что выяснить.

– Ты знаешь такого русского типа, которого зовут Андре… Андре… – Катрин напряглась и по слогам отчеканила: – Ил-ла-ри-о-нов! Андре Ил-ла-ри-о-нов! Знаешь?

Роман сидел и смотрел на нее неподвижными, расширенными глазами.

Что с ним? Инсульт его хватил, что ли? Говорят, нынче инсульты и инфаркты помолодели…

– Нет, впервые слышу, – пробормотал наконец Роман.

– Да? Впервые? – сладким голосом пропела Катрин. – А я почему-то думаю, что не впервые. Я думаю, что ты этого человека неплохо знаешь, что у тебя с ним какие-то счеты, если ты… если ты спишь со всеми его любовницами!

Он даже голову свою красивую откинул, бедняжка, как будто кто-то изо всех сил двинул ему снизу вверх в его миленький, слабенький подбородочек.