В первые дни я еще подумывал о том, чтобы забрать с собой на Землю какие-нибудь предметы, связанные с культурой Видящих. Разумеется, я уже не рассчитывал найти здесь атомороллеры или индивидуальные конвертопланы. Но книги! Без них невозможна передача знаний. И все-таки книг не оказалось.

Да, Видящие Суть Вещей не знали книг. Во всяком случае, не знали уже очень давно. У них не было необходимости в книгах. Их память заменяла тысячи, быть может, десятки и сотни тысяч томов.

Все, что Видящие один раз услышали или увидели, оставалось в их памяти на всю жизнь. Они ничего не забывали и ничего не путали.

Размышляя над этим, я пришел к выводу, что когда-то условия жизни на Планете были значительно более сложными и суровыми, чем на Земле. Это и определило высокое развитие предков Видящих Суть Вещей. Человек стал властвовать над Землей, когда его мозг и руки еще не очень отличались от мозга и рук человекообразных обезьян. На Планете было иначе. Резкие изменения климата усложнили борьбу за существование. При небольшом отличии в развитии мозга и рук очередное изменение климата могло дать преимущество животным. Предки Видящих Суть Вещей стали хозяевами Планеты в результате длительной борьбы, изощрившей их ум.

Как я понял из объяснений Луча, животные здесь были более развитыми, чем н Земле, и потому более развитыми были и первые разумные существа.

Когда я сказал об этом Лучу, он улыбнулся и ответил:

— Это давно… Сейчас мы делаем сами…

Он долго объяснял мне, как именно они «делают». Насколько я понял (а понял я немного), существовала система развития и укрепления памяти, включающая внушение и иглоукалывание, с помощью которых стимулировали работу мозговых центров.

Но самое главное-все это делалось по инерции.

Еще один штрих трагедии…

Как бы то ни было, память Видящих не могла не вызывать изумления. Однажды Луч воспроизвел совершенно точно отрывок из стереофильма, показанного мной в день встречи. В розовом ореоле, исходящем из глаз Видящего, возникли знакомые кадры.

Потом Луч спросил:

— Люди… разные… по цвету?…

Я долго объяснял ему, что существуют несколько человеческих рас. Не знаю, быть может, он так и не понял, почему образовались разные расы и почему они теперь постепенно сливаются в одну общечеловеческую расу.

Должен сказать, что некоторые вещи — даже очень простые — я никак не мог втолковать Лучу.

Мне не хочется применять слово «глупость» — это, конечно, несправедливо. Но какая-то своеобразная ограниченность у Видящих была. Например, мне стоило огромного труда объяснить Лучу назначение часов, самых обыкновенных часов. Он считал их живыми существами. Я подарил Лучу свои часы. Он по-детски обрадовался подарку. Я заметил, что он гладит часы. Они так и остались для него живым существом…

Эта ограниченность удивительным образом сочеталась с огромной силой логического мышления.

Видящие были мудры, если так можно выразиться, в пределах определенного, довольно узкого, круга вопросов. Они не знали машин, и я никак не мог объяснить Лучу устройство даже самых простых приборов. Но когда я показал Лучу шахматы, он мгновенно все понял и легко обыграл меня, хотя мне помогала электронная машина…

Я попытался познакомить Луча с математикой и был поражен, насколько быстро он ее осваивает. Через несколько часов он свободно оперировал интегралами. Он сам выводил новые формулы, отыскивал новые математические приемы. Однако, мне кажется, математика представлялась ему логической игрой, только более сложной, чем шахматы.

Да, мы мыслили в разных плоскостях. Как знать, быть может, и Луч считал, что я иногда удивительно тупоумен…

— В один из этих дней, — продолжал Шевцов, — случилось то, что до сих пор во многом остается для меня загадкой. Однажды из-за спиральных деревьев выплыл блестящий белый шар. Он имел метра полтора в диаметре и летел на высоте пяти-семи метров. Двигался он медленно, слегка покачиваясь. В первый момент мне показалось, что это небольшой прорезиненный или пластмассовый баллон, наподобие тех, которые мы используем для исследования атмосферы. Однако шар двигался против ветра! Он приближался к «Поиску», ослепительно сверкая в лучах Большого Сириуса.

Я быстро поднялся по трапу на корабль и надел защитный скафандр. Я не знал, что представляет собой этот шар. Не знал, опасен ли он и чем именно. Но что-то в поведении шара заставило меня насторожиться.

Когда я вновь — уже в защитном скафандре — спустился по трапу, шар кружился вокруг корабля.

Это было удивительнее зрелище. Шар, как живое существо, передвигался, что-то высматривая, у самого корпуса «Поиска». Временами шар останавливался, как бы приглядываясь, потом снова приходил в движение.