–  Только что звонила. В пятницу все вместе прибудут, Данилку привезут!

–  Надо бы раньше привозить, а то Петров день на носу, а они хватились!

–  Правильно хватились, потому что сына на месяц отправляли в оздоровительный лагерь, а теперь до школы у нас будет жить. Нечего ему летом в городе томиться. И Маринке меньше хлопот.

–  Сразу бы надо об этом думать, - для порядка проворчал Бунтов, а у самого тревожно стало на душе.

Андрей вдруг понял, что любовная эпопея, так внезапно начавшаяся, так же внезапно может и закончиться: "Теперь, получается, прощай, Роза! Ведь и жена вот-вот окончит курсы, и внук будет веревочкой виться - разве от них ускользнешь?! Они теперь, получается, будут в тягость! Вот до чего дожил!
– Сделав это открытие, он немного загрустил, но заставил себя взбодриться: - Еще неизвестно, как все обернется, а несколько дней у меня в запасе есть!" И чтобы эти дни посвятить Розе, он решил сохранить себя для нее, а на тот случай, если вдруг Валентина захочет сегодня внимания, попытался выведать ее настроение и опередить, если понадобится.

–  Долго-то не копайся, надо это дело сделать!
– и показал на руках, какое дело имел в виду, а Валентина сразу замахнулась тряпкой:

–  В своем уме? У меня экзамен через два дня! Я еле живая приползла, мне бы только до подушки добраться!

–  Как хочешь, тогда в сарай пойду спать, а то сегодня духота какая-то необыкновенная!

–  Иди, иди - комары-то нажгут!

–  Нажгут - это верно, - согласился Бунтов и зарделся душой от вдруг пришедшей мысли: "Чего же я раньше-то о сарае не думал? Надо бы давно туда перебраться, вся ночь в распоряжении: приводи, кого хочешь. А я, как баран, днем, на виду у всех, по чужим дворам шастаю!" Он хотя и отругал себя, но сразу же и успокоил: "Кто же знал, что так крепко с Розкой любовь завяжется!"

Шкодливое настроение он сохранил в себе и на следующий день. Как только ушла Валентина, он побрился, помылся, оделся поприличнее и пошел привычным маршрутом. Он ожидал, что, как обычно, начнет целоваться с Розой в сенях, но в этот раз она не проявила пылкости, а, закрыв изнутри дверь, лишь позволила поцеловать в щеку.

–  Ты чего?
– удивился Бунтов.
– Или встала не с той ноги?

Я-то встала с какой нужно, а вот ты оказался бесподобным обманщиком! Почему вчера не пришел?

–  Комиссия же из Москвы приезжала. Весь день слобода на ушах стояла!

–  Ври, ври… Слобода-то, может, и стояла, только ты почему-то полдня на тракторе по полю гонял! Тебе трактор дороже меня! Если это так, то и скажи прямо! Навязываться я не хочу и не буду!

От словесного напора Розы, всегда казавшейся молчуньей, Бунтов на какое-то время опешил, не зная, что сказать ей, как оправдаться.

–  Не мог я вчера! Пойми ты. До обеда в конторе к делам был привязан, а после обеда траву косил… Ведь специально вчера решил это сделать, а то пришлось бы сегодня этим заниматься. Разве непонятно?

–  Правда? Посмотри на меня!
– Он посмотрел, а она, чуть улыбнувшись, насмешливо сказала: - Ладно, прощаю! Поцелуй… Крепко!

Он поцеловал и уже знал свои действия, потому что давно заметил, как она, подобно легкому перышку, любит опуститься на его узловатые руки, которые, казалось, и усилий-то никаких не прилагали в этот момент, на них перенестись на кровать, испуганно охнув при этом. И в этот раз все так и было.

Когда пришло время успокоиться, она неожиданно разрыдалась, а он, как ни уговаривал, не мог уговорить. Даже сел на постели и чуть ли ни рявкнул:

–  Скажешь или нет, что произошло? Или мне уйти?

–  Из-за тебя все… Сколько раз вчера в сад выходила, тебя ждала, а трактор все мимо и мимо! Разве не обидно?

Ей в этот момент хотелось все рассказать Андрею, и она бы это сделала, если бы он не целовал неотрывно и не закрывал ей рот. Розе очень хотелось нажаловаться на соседа, рассказать, как вчера Пичугин встретил в саду и начал приставать, издеваться, даже запугивать, сказав, что, мол, все знает о них с Андреем, что ноги ему переломает, если еще хотя бы раз увидит у нее! Поэтому Роза и плакала теперь, вспоминая вчерашний случай и не могла успокоиться, только туже прижималась к Андрею, словно хотела раствориться в нем, переложить все заботы и тревоги на него. Ему же были приятны ее слезы, приятно, что она отругала за вчерашний день, - от ее жалобных слов он чувствовал себя единственным волшебником на всем белом свете, который знает, как успокоить Розу. И он так старался, что она, в конце концов, бессильно откинулась и закатила глаза:

–  Все, не могу больше… Сейчас помру!

–  От этого не умирают!
– ухмыльнулся Бунтов, хотя сам чуть не задохнулся, и по-настоящему рассмеялся от нахлынувшего настроения, которое бывает у сильных мужиков.

Он и уходил от Розы с этим настроением, когда они попили чаю, и она вышла за ним во двор, чтобы закрыться изнутри. Около вишней его кто-то окликнул:

–  Погоди, мужик!

Оглянулся Бунтов и увидел, как Пичугин вышел из кустов соседнего сада и, криво ухмыльнувшись, сразу с вопросом:

–  Что, понравилось на халяву?

–  Не твоего ума дело!
– твердо сказал Бунтов и почувствовал, как все задрожало внутри.

–  В общем так, мужик… Еще раз увижу у Казашки - ноги переломаю. А если и это не поможет, то на перо посажу!

–  Ножиком, что ли, угрожаешь? Так ножик-то и у меня имеется, и не один, понял?
– плюнув в сторону Пичугина, Андрей отправился к выходу из сада; когда шел, очень хотелось оглянуться, посмотреть на Петуха, но сдержался.

Не теряя времени, Бунтов вышел на порядок и встретил пьяного Петровича, вилявшего вдоль палисадников с двумя магазинными бутылками в карманах и пакетом пряников. Увидев Бунтова, Круглов заулыбался, широко раскинул руки и пошел навстречу, пытаясь обнять: