Около дома нас ждали ещё трое. Завидя нас, стали прямо ногами разгребать дорожку к дому. Тоже трясли и сжимали мою заболевшую правую руку. На крыльце шумно и старательно топали ногами, оттряхивая снег. Крыльцо содрогалось.

Вот такая артель ввалилась в мои хоромы. В них уже было можно снять верхнее одеяние. Замороженные стёкла в окнах начинали сверху оттаивать. Пальто, телогрейки и шубы свалили в угол. Снова обменялись рукопожатиями. Я просил всех называть меня на ты.

–  Мы Господа на Ты называем, а друг с другом будем чиниться.

–  То есть вы, то есть… ты не чинодрал?

–  Обижаешь.

Аркаша распоряжался. Со двора тащили доски, клали на табуретки, получались скамейки. Два ободранных стола застеливали, как скатертью, - нет, не старыми газетами, - а очень приличными листками белой неиспользованной бумаги.

–  Откуда такая?

–  Да тут всего выше крыши, - отвечали мне.

Аркаша давал знак, что всё потом объяснит. И он, да и все, да и я, что скрывать, очень хотели скорее приступить к основному событию новоселья.

–  Прошу!

Зашумели, рассаживаясь. Кто-то сел на пол, но кричал, что ему и так хорошо, падать некуда.

–  Мы тебе всё обустроим, - горячо обещали они.
– Вешалку из карельской березы притащим. Дом же с вешалки начинается. Не только театр, а?
– И хлопали по плечу.

Аркаша отозвал меня в кухню.

–  Налей им по сто, ну, по сто пятьдесят и выгоняй.

–  Это нехорошо.

–  Тогда совсем не выгонишь. Ну, ты - хозяин, твоя касса, но я предупредил.

–  А они женатые?

–  Кто как. Но здесь нет.

–  А ты женат?

–  Да как скажешь, - отвечал Аркаша. В кухню просунулось два небритых лица.

–  Аркаш, горит!

–  Цыть!
– прикрикнул Аркаша.

От старых хозяев остались треснутые чашки, толстые мутные стаканы, но их всё равно на такой табор не хватало. Но оказалось вдруг, что у некоторых стаканы были с собой.

–  Сами наливайте, - велел я, за что и получил от Аркаши пинок под столом по ноге.

Запах сивухи заполнил застолье. Опять же, пнув меня под столом, Ар-каша подставил мне посудину, как я понял, налитую из качественной бутылки. Этим он давал мне понять отличие нас с ним от основной массы.

–  Обождите, хоть колбасу нарежу, - сказал я.

Но они дружно загудели:

–  Да зачем, да что ты, да разве мы не едали, да и зачем ты на еду тратился, себе оставь, рукавом занюхаем.

–  Поднимем стаканы да хлопнем их разом, - возгласил Аркаша. Я видел, что он тоже торопится выпить.
– С новосельем! Да скроется разум!

–  Да скроется тьма!
– поправили Аркашу.

–  Во тьме скроется разум!
– бодро добавили и к этому. О, тут народ собрался грамотный.

–  Ты, солнце святое, гори!
– И я вознес свой граненый кубок.

–  Кустиком, кустиком!
– кричал невысокий бородач.
– Сдвигайте стекло.

Сдвинули. И правда, получилось, как кустик, выросший над столом на секунду и сразу распушившийся. Пошло у всех, кроме одного. У него, как говорится, не прижилось, его замутило, он выскочил.

–  Это называется: раз травил я в окно, было душно не в мочь, - такая была реплика.

Бедняга вернулся побледневший, но ещё более желающий выпить. Ему налили, но велели пить не сразу, не тратить драгоценность, а отпивать по столовой ложке и прислушиваться к организму. Все с таким состраданием смотрели на беднягу, так солидарно морщились, что участие ему помогло. Больше его не тошнило. Он стал порываться рассказать анекдот, но не мог его вспомнить.

–  Сегодня не твой день, - сказали ему.
– Не ходи в казино.

Добрались и до закуски. Смели и колбасу, и сыр, и всё остальное. Хлеба я умудрился не купить, но о нём и не вспомнили. Мазали масло прямо на колбасу. Особенно любовно отнеслись к селедке. Снова налили. Наливал Ар-каша. Не забывал и меня, и себя. Надо ли говорить, что почти все они уже вовсю курили.

–  А-а!
– вдруг крикнул бледный мужчина.
– Вспомнил! Вот! Один мужик всегда брал в магазине одеколон "Тройной". А тут приходит, просит ещё одеколон "Сирень".
– "Зачем тебе?" - "Будут дамы".

Не надо было ему этот анекдот рассказывать, ибо давно замечено, что слова могут воплощаться. В дверь постучали, и вошла дама. Лет то ли под сорок, то ли за.

–  Назад!
– закричали на нее.

Но я заступился. Она села рядом со мною, оттерев Аркашу.

–  А я жду, жду, напрягаюсь, думаю, пригласишь. Но я не гордая, сама пришла. Ждал Людмилу? За тобой хоть по снегу босиком. А ты одних кобелей свистнул.

Застольем командовал Аркаша. Двоих отправил за дровами.

–  Пока не напились: марш-марш. Генат поможет. Сухих, лучше березовых. Березовые жарче, - объяснил он, считая, вероятно, что я и в этом не разбираюсь.