Пионеры и их 'вожатые' срочно построились на плацу в 'линейку', а проще - прямоугольник вокруг плаца. Нас разбили на звенья, звенья подсобрали в отряды, а всё это сборище получило название дружины. Вороньим карканьем горна, в который дул краснолицый толстый мальчик по фамилии Кишмарая, пионерский сбор или совет, не помню уже как правильно, открылся. Старший вожатый - товарищ Гиви - мужик с пропитым лицом, весь заросший черной курчавой шевелюрой, как и все мы - в красном галстуке, трижды с грузинским акцентом прохрипел нам: 'В борба за дэло Лэнына-Сталына буд гатов!'. На что мы, почти по-гитлеровски задрав правые руки, нестройными голосами трижды же проорали: 'Всегда готов!'. Потом товарищ Гиви, по обе стороны которого встали просто вожатые, тоже в красных галстуках: грузинка - товарищ Лейла и армянка - товарищ Астхо, обратился к начальству с рапортом.

Мне показалось странным, что товарищ Гиви называл начальников не по должности, даже не 'товарищами', а 'батонэбо', что означает 'господа' - Джорбенадзе и Габуния. Нелепо звучало слово 'товарищ' по отношению к женщинам-вожатым - толстой Астхо и прыщавой Лейле. Ну, 'подруга' там, или 'товарка' Астхо или Лейла, а товарищем, вроде бы, должен быть мужчина. Но и к самому Гиви это 'товарищ' тоже совсем не шло, как, собственно, и мятый, замусоленный красный галстук.

Затем снова закаркал горн и нас повели в наши 'апартаменты'. Мой отряд, численностью человек в тридцать, поместили в комнате, где железные кровати стояли настолько близко друг к другу, что мы едва протискивались между ними. Кровати были застелены серыми простынями, и тёмно-серыми байковыми одеялами. Каждый запомнил номер своей кровати. Кое-какие вещи в котомках, которые нам дали из дома с собой, мы положили под подушки - тоже серые и плоские как блины. Мне, например, дали несколько носовых платков, смену трусиков и маек, ещё что-то по мелочи, а также пару шоколадок и яблоки.

Обед состоялся на открытом воздухе, где над столами из строганных досок и такими же скамейками, был натянут тент из брезента - в хорошую погоду от солнца, а в плохую - от дождя. По вкусу и составу обед был очень похож на тот, чем кормили нас в детском саду, только пока без червей и тараканов. Кормили наши два отряда по очереди - сперва наш, второй отряд - малолеток, а потом - первый, из ребят лет по четырнадцать - пятнадцать. Наш лагерь считался маленьким - всего в два отряда, или человек в шестьдесят. Вожатой нашей оказалась толстая Астхо, армянка лет двадцати, весьма крепкая на язык, страшная детоненавистница. Кстати, Астхо - это очень даже пионерское имя, в переводе с армянского, как я уже об этом упоминал, это - Звезда, Звёздочка. Этакая толстенькая пионерская Звёздочка.

Непосредственно рядом с нами располагался пионерлагерь для девочек, но от нашего он был отгорожен забором. Мы, или, по крайней мере, я, видел их только издали.

Когда я пришёл c обеда в палату, то увидел, что большинство наших котомок было выпотрошено, а вещи разбросаны по кроватям. У всех что-то пропало, у меня, например, шоколадки и яблоки. Это старший отряд поразбойничал, пока мы обедали. Но жаловаться мы никому не стали - бывалые ребята сказали, что это бесполезно.

Моя кровать оказалась крайней к стенке, а рядом была койка моего ровесника Гагика Мерзояна - сына институтской уборщицы. Мальчишка, надо сказать, был наглый и воровитый. Меня он невзлюбил сразу же, когда я не смог ему ответить по-армянски. Когда же 'детишки' узнали, что и по-грузински я не говорю, то я для всех стал чужаком, почти как в детском саду. Прозвищем моим стало 'русапет' - это обидная кличка для русских на Кавказе. Конечно, были в нашем отряде и русские ребята, даже поляк был, но они считали себя грузинами, и по-русски старались не разговаривать.

До завтрака у нас была нудная линейка с непременным 'всегда готов!' и каркающим горном. Я не оговорился, не упомянув утреннего туалета: вода хоть и была в колонке во дворе, но никто не умывался и не чистил зубы. Даже наша вожатая - товарищ Астхо, не говоря уже о товарище Гиви, который от пьянки и не просыхал. Где только он только брал спиртное - для нас оставалось загадкой. Но поговаривали, что Гиви покупал чачу у местных жителей - она была крепкая и стоила копейки. Поговаривали также, что толстушка - товарищ Астхо, которая жила в одной комнате с товарищем же Лейлой, по ночам втихаря перебиралась к товарищу Гиви, который жил в своей комнате один. Светила, наверное, ему во тьме, она же - Звездочка!

По-видимому, чтобы обойтись без свидетелей, нас - пионеров в 11 часов вечера запирали в палате. А чтобы предупредить потоп, у дверей ставили пустое ведро, которое к утру практически наполнялось. Простите, и не одной жидкостью. Утром его выливал в туалет дежурный, назначаемый из нас же. Туалет был 'азиатский' с выгребной ямой, но, к моему счастью, предусматривались и отдельные кабинки, для вожатых, наверное.

До обеда товарищ Астхо вслух читала нам книжку 'Рассказы о Ленине', но так неразборчиво и с таким акцентом, что никто ничего не понимал. Да никто и не хотел ничего понимать - процедура чтения была обязательной, ну а вопросов по содержанию товарищ Астхо нам не задавала. Мы стреляли друг в друга из трубочек жеваной бумагой, отвешивали друг другу подзатыльники, не стесняясь, грязно матюгались. Товарищ Астхо иногда отрывалась от рассказов о Ленине, с ненавистью смотрела на нас и сквозь зубы цедила в нашу сторону обидные слова по-армянски. Замечу, что я был пассивным участником всего этого представления - я не стрелял из трубочки, не отвешивал подзатыльников, не матюгался. Я не понимал бормотания 'товарищ' Астхо ни про Ленина, ни про армянские ругательства. Надо ли говорить, что 'русапету' во время этих ленинских чтений доставалось больше всего.

После обеда наступал тихий или мёртвый час, который я люто ненавидел. Чего только ни вытворяло друг с другом в этот час пионерское отребье! Борьба и драки на койках, метание подушек, сбрасывание друг друга с кроватей, имитация половых актов, вернее, изнасилований. Несколько ребят держали на койке одного за руки и ноги, а наиболее бойкий, чаще всего мой сосед Гагик Мерзоян, наваливался на него сверху и воспроизводил сексуальные движения. По крайней мере, какими они ему тогда казались. Вся палата при этом мерзко хохотала. Не стоит, наверное, и упоминать, кто из ребят бывал чаще всех избит, сброшен с кровати и 'изнасилован'.

После мёртвого, или правильнее - убийственного часа, нас вели на полдник, включавший в себя обычно прогорклую ватрушку и пахнущий рыбой компот, частыми гостями в котором были черви (по-видимому, из фруктов), и тараканы. Крупные чёрные тараканы, прочные как жуки, и давящиеся со смачным хрустом, встречались на Кавказа не только в компоте. Часто фруктовое варенье, если оно некоторое время стояло открытым, превращалось в цукаты из засахаренных тараканов. Сколько раз я, поедая дома ночью тайком варенье, утром обнаруживал в банке остатки вышеупомянутых цукатов.