Стендовые испытания гибрида

Постоянно рвалась стальная лента с 'метанием' острых 'кинжалов' в стены - это не срабатывала автоматика. Мы со Славой увёртывались, как могли, и не получили даже лёгких ранений. Кроме 'кинжалов' от нашего стенда постоянно отлетали развинчивающиеся гайки, крепления и даже части карданов. Обороты были приличные - 6 и выше тысяч оборотов в минуту, и тяжёлые летящие 'метеориты' выбивали из бетонных стен приличные куски. Но нам со Славой удалось увернуться и на этот раз.

Весной в подвал стали прорываться грунтовые воды. Подвал, конечно же, не гидроизолировали, и вода текла ручьями, прорывая бетонные стены. Когда резиновых сапог стало уже не хватать по уровню воды, и она стала подбираться к электрооборудованию (а вольт-то было 380!), мы нашли погружной насос и стали постоянно откачивать воду наверх, на стройку цеха. Но насос сам питался от 380-ти вольт и мы, стоя в воде, были уже заложниками не только 'метеоритов', но и электротока. Кстати, уворачиваться от 'кинжалов' и 'метеоритов' по колено в воде стало гораздо труднее, но мы справились. Помог насос, уменьшивший этот уровень до щиколотки и даже меньше.

Но подлинным 'ударом под дых' для нас оказалась: ртуть. Токосъёмники для измерений у нас были ртутными, и Слава достал где-то стеклянную бутыль с десятью килограммами ртути. Очередным 'метеоритом' бутыль была разбита, и блестящие шарики, где-то объединившиеся в лужицы, распределились по всему подвалу. Слой воды и грязи не позволял собрать эти лужицы и шарики, засевшие глубоко в щелях земляного пола. Что ж, пришлось применять смекалку - алмазным буром мы просверлили бетонный потолок подвала и вставили туда резиновый шланг воздушного нагнетателя. Чистый воздух под давлением поступал к нам в подвал, а пары ртути выходили через дверь наружу, на стройку цеха. Естественно, ни про 'кинжалы' и 'метеориты', ни про воду и ртуть, ни про силовые электропровода и моторы в мокром подвале, никто не знал. Подвал был удалён от института метров на сто, и сюда никто из руководства или представителей техники безопасности не заглядывал.

Наконец, весной 1970 года стендовые испытания закончились и мы, погрузив изделие, и все необходимые детали в огромный ящик, отправили его багажом во Львов заказчику работ - ГСКБ. А пол в подвале залили толстым слоем бетона, чтобы не дать ртути испаряться.

Я к этому времени уже принял решение 'рвать когти' из Тольятти, и посчитал, что лучше пусть эти ценнейшие для меня изделия будут во Львове, чем их уничтожат без меня в Тольятти. А такое решение пришло ко мне в результате событий, имевших место после подачи нашего коллективного заявления руководству института.

Месяца через два была создана комиссия по рассмотрению заявления. Председатель комиссии - Лев Овсеевич Давидзон, член профкома, периодически беседовал с 'подписантами', что-то записывал в свой блокнот и снова пропадал. Стукачёва не переизбрали по конкурсу доцентом, и он работал на птичьих правах простым преподавателем. А Поносян ходил по кафедрам со студенческими зачётками и направлениями, уговаривая заведующих поставить оценки двоечникам за преподавателей. И те, как ни странно, давали себя уговорить. Ведь Поносян тоже был заведующим, да ещё такой 'трудной' кафедры - 'Теоретической механики', где без взятки оценку хрена с два получишь!

Прошлой весной Поносяна назначили ответственным секретарем приёмной комиссии института, а осенью в институте появились кучки смуглых, одинаковых по внешности, как бы клонированных, студентов, которых объединяло одно - ни один из них толком по-русски не понимал. Чаще всего эти кучки толпились у кабинета завкафедрой 'Теоретической механики', и уходили оттуда, радостно скаля зубы. Видимо, компромат, собранный Поносяном, был очень действенен. Или что-то ещё, что позволяло ему 'процветать' в институте. Удивительно, что хоть и называли его все мошенником, жуликом, проходимцем, но помогали ему оставаться таковым, и даже продвигаться на этом поприще.

В Тольятти я понял настоящее значение иностранного слова 'коррупция' в его российском смысле. Если в Тбилиси все 'шахер-махеры' делались по знакомству, в порядке родственного обмена, со скрытой формой коррупции, то в Тольятти работал один чистоган.

Это вызывало во мне бурю протеста, но я вспомнил, что за изготовление моих научных 'изделий' я сам, честный и неподкупный, ставил оценки моим вечерникам. А в чём разница? Ну, брали они взятки ассигнациями, квартирами, путёвками, а я - помощью в науке? Разница как между проституткой в борделе и проституткой 'по вызову'! Нет, 'рвать когти' из этого погрязшего в коррупции института, пока сам насквозь не стал продажным!

Через моего друга - коммуниста Романа Горина я познакомился и близко сошёлся с секретарём парткома института, достаточно молодым человеком по имени Володя, тоже не дураком выпить. И я и Роман постоянно рассказывали ему о безобразиях Поносяна, о нашем заявлении, но он только руками отмахивался:

– Ребята, бросьте вы эту бодягу, ничего у вас не выйдет! Для этого надо весь институт разогнать, а может и весь наш город! Тронешь этого 'Поноса', так такой понос прохватит весь институт, что всё среднее звено и кое-кого из высшего затронет! А заявление ваше спустим на тормозах, как пить дать, спустим!