А еще была у Тугая собственная бахча километрах в пяти от нашего амбара. Я с приятелем Максимовым случайно наткнул ся на нее во время очередных прогулок по необозримым про сторам целины.

Маленькие аппетитные дыньки"колхозницы" сотнями со зревали там, скрытые от глаз целинной общественности. Спе лые, вкусные дыни - на целине, где не то что самых завалящих яблок - воды нормальной не было, пили рассол какойто. Пря мо на бахче поедать дыни было не с руки, и мы, набрав пяток штук, пошли искать укромное местечко для трапезы. Долго ис кать не пришлось - прямо в поле стоял до боли знакомый мне отцепленный копнитель.

Я привычно взобрался на мостки, нажал педаль, днище от крылось, и мы влезли внутрь копнителя. Чтобы получше пред ставить себе внутренность копнителя, нужно вообразить себе маленькую комнатку, чтото вроде карцера, только без потолка и с решетчатой задней стенкой. Тюрьма, но без потолка!

Когда мы оказались внутри, днище, естественно, захлопну лось, но мы не придали этому значения - быстрее бы съесть халявные дыни. Но дух Тугая наказал нас за воровство его дынь. Мгновенно, как это нередко бывало на целине, над нами собра лись грозовые тучи, сверкнула молния и полил дождь, перехо дящий в град.

Мы метались по тесному копнителю, пытаясь выбраться. Но по отполированным соломой стенкам взобраться было не возможно. Попытки взломать заднюю решетчатую стенку тоже не помогли. Мы вымокли до трусов, и уже мокрых нас избивал град. Наконец я, взобравшись на плечи Максимова, вылез на мо стки и нажал педаль. Мы освободились и затрусили домой, по ливаемые остатками заканчивающейся грозы.

Мы запомнили это злодеяние "духа Тугая" и решили ото мстить ему. Назавтра мы уговорили шофера Ваську Пробейго лова (по прозвищу "Бобби Динамит") съездить с нами на своем газике на бахчу. Набрав полкузова дынь, мы вернулись. Проез жая мимо нашего общежития - амбара, я закинул одну "кол хозницу" в открытую дверь. Видели бы вы, что там началось! Бедные целинники, не видевшие никаких фруктов после Гру зии, накинулись на дыню, как в зоопарке крокодилы - на бро шенный им филейный кусок мяса.

Но месть - штука обоюдоострая. Естественно, Тугай узнал, кто был автором стишков и похитителем его личных дынь. Доб рохотовстукачей нам на Руси не занимать!

И вот на доске приказов, прямо на замазанном краской сти хе про вечный союз Тугая с бугаем, появляется объявление о со брании партийнокомсомольского актива отделения прямо у нас в амбаре. С утра, когда многие безработные студенты еще ле жали на своих нарах, к нам вошли: Тугай, Тоточава - парторг нашего факультета, неизвестная дама в кирзовых сапогах и два местных механизатора.

Дама провозгласила, что "есть мнение считать собрание от крытым", все пришедшие, подняв руки, проголосовали "за", и фарс начался. Естественно, разговор был только о моем пове дении. Как будто в разгар уборочной не было больше дел, как обсуждать возмутительное поведение студента "Гулии.

", даже сняв для этого с комбайнов механизаторов. Но инкриминиро вать мне стишки они не могли - не доказано; на счет дынь тоже разговоров не могло быть - с какой это стати дыни, выросшие на "всенародной" земле, принадлежали только Тугаю? А вот рацпредложение мое горячо обсуждалось. Докладывал, конеч но же, сам Тугай.

– В то время как наши женщины в поте лица...
– лицо, вернее, ряшка, у Тугая побагровела, в углах рта выступила пена. Мне казалось, что под фуражкой у него даже зашевелились вырас тающие рожки...

И тут я повел себя, как говорится, неадекватно. Встав с нар, я извинился перед собранием и сказал, что мне нужно на ми нутку выйти. Потом товарищи рассказывали, что дама даже ис пугалась, как бы я ненароком не повесился от позора: "Потом отвечай за него!" Но я не собирался вешаться. Зайдя на кухню, я разбил тройку яиц в алюминиевую кружку, насыпал туда са харного песку и ложкой стал сбивать свой любимый "гоголь моголь", или "гогельмогель", как называли его в еврейских ме стечках. Так я и зашел в амбар обратно.

Актив аж голос потерял от моей наглости. Потом заголосили все вместе: Тугай и дама - от ярости, механизаторы - от сме ха, студенты - от восторга. Только Тоточава сидел молча, ши роко раскрыв глаза и рот. Я смотрел на этот театр абсурда, взби вал свое еврейское лакомство и почемуто спокойно думал: "Вот приехал я сюда с благими намерениями, чуть не помер, заболев по дороге, потерял надежду на рекорд в жиме, оставил в Тбили си невесту. Конечно, обманывал десятника Архипова, но в убо рочной участвовал честно - даже рацпредложение сделал, как вообще избавиться от копнильщика (позже на комбайнах эту должность действительно упразднили), а меня тут, как врага народа...".

– Погоди, - обратился ко мне Тугай, - сейчас на это времени нету, соберем урожай, а тебя отошлем с письмом в инсти тут, чтобы выгнали тебя оттудова!

И вдруг - у меня помутилось в голове и "наступило" то осо бое состояние отчужденности, какое было знакомо мне со вре мени предсказания пожара в детском саду. Я увидел весь амбар ный театр со стороны - кричащего багрового Тугая, чопорную даму в кирзовых сапогах, студентов на нарах и себя с алюмини евой кружкой в руке. Чужим, громким, но бесстрастным, как у автомата, голосом, я заговорил чьимито чужими словами, от которых в амбаре наступила гробовая тишина: