— Постарайтесь вспомнить: вы стреляете, опускаете руку с пистолетом. Может быть, потом кладете его в сумку?

— Не знаю, — пожала она плечами с нарочито беззаботным видом, — какое мне до этого дело?

— А те письма с угрозами?

— Их сочиняла я, — издевательски ухмыльнулась Дюкина.

Ее лицо вдруг сразу утратило миловидность, став похожим на маску. Неестественная веселость этой маски была сродни вульгарности. Я догадывалась, что под этой маской скрывается страшное отчаяние, которое Дюкина в целях выживания старательно гримирует под знающую себе цену решимость, демонстрируя гордое смирение со своей тяжелой участью.

— Для чего вы их сочиняли?

— Чтобы досадить Берти, — загадочно и сладострастно улыбнулась она, — первое из них я написала после того, как он заговорил о разводе.

— Он их показывал вам, говорил о них?

— Нет, — судорожно засмеялась она, — но, — она поправила свою длинную челку, — однажды я подкралась к нему и увидела, как он читает одно из них, самое последнее. Он был вынужден сообщить мне об угрозах. Ох, как же я развлеклась, как мне было весело! А потом вдруг стало нестерпимо жаль Альберта, да и себя жаль, — упавшим голосом добавила она.

— Значит, письма с угрозами все-таки были? — решила уточнить я.

— Были, — кивнула Дюкина.

— Где же они теперь?

— Я их уничтожила.

— Когда?

— На следующий день после смерти Альберта, — Дюкина шмыгнула носом и уставилась в дальний угол помещения.

— Для чего?

— Сначала я не хотела, чтобы узнали о моей причастности к убийству, — ответила она, — а письма были косвенным доказательством. Ведь так?

— Ладно, допустим, — не ответив на ее вопрос, я сделала вид, что согласна с доводами, — сегодня утром вы сказали мне, что у вас с мужем были хорошие отношения. Зачем вы мне лгали?

— По той же самой причине, — немного помолчав, спокойно сказала она. — Мне была выгодна его смерть, так как если бы мы развелись, мои доходы сильно бы сократились, а я уже привыкла жить в достатке, не задумываясь, на что завтра купить буханку хлеба.

— У вас были когда-то трудные времена? — недоверчиво спросила я.

— Конечно, — она коротко кивнула, — мама не слишком-то заботилась о том, как здесь живет ее дочь, то есть я.

— Она не присылала вам денег или каких-то подарков?

— Ну-у, — вздохнула Вероника, — это было не очень часто.

— Понятно, — я чувствовала, что мой визит затягивается, а определенного мнения по поводу Вероники у меня еще не сложилось. — Кстати, — вдруг пришло мне в голову, — откуда у вашего мужа пистолет?

— А-а, пистолет, — небрежно пожала плечами Вероника, — он его купил.

— Какой марки?

Я внимательно наблюдала за ее реакцией, и мне показалось, что Дюкина смутилась.

— Не слишком хорошо в этом разбираюсь, — замялась она, — просто пистолет.

— А где вы научились стрелять? — быстро задала я следующий вопрос.

— Мы ездили с Альбертом в лес, — странно улыбнулась Вероника, — стреляли по консервным банкам.

— Ага, — согласилась я, — по консервным банкам, значит, стреляли.

Когда сержант впускал меня в «обезьянник», где томилась Дюкина, он не соблаговолил даже поинтересоваться, есть ли у меня оружие, поэтому «ПМ» покоился у меня на левом боку. Оглянувшись в сторону стойки, за которой сидел сержант, и увидев, что он занимается бумагами и не глядит на нас, я быстро вынула его и показала Дюкиной.

— У вашего мужа был такой же? — я заслонила пистолет от возможного взгляда сержанта своим корпусом.

— Кажется, да, — неуверенно произнесла Вероника.

— Тогда выстрелите из него, — я протянула ей оружие.

Она машинально взяла «макаров», но пистолет едва не выпал у нее из рук.

— Стреляй, — скомандовала я, — что же ты?

— Прямо здесь? — удивленно уставилась на меня Вероника.

— Здесь и сейчас, только быстро, — торопила я ее, подозревая, что она не умеет этого делать, — покажи, как ты убила Альберта.

— Но ведь… — она неловко переложила оружие в правую руку, — …здесь же нельзя.

— Можно, — уверенно заявила я, — стреляй, что же ты медлишь? Или ты никогда не стреляла, а мне, так же как и всем остальным, пытаешься запудрить мозги?! Какого черта? — напряженно шептала я.

В глазах Вероники я заметила отчаяние и злобу. Она вдруг решилась. Пистолет в ее руке дрогнул и начал подниматься. Все происходило как при замедленной съемке. Ствол моего же «макарова» почти уперся мне в грудь. Он дрожал в руке Вероники, а в ее глазах метались молнии.