И Ольховского, и Перепелкина убили очень профессионально, из огнестрельного оружия и так ловко, что никто ничего не успел заметить. Очень может быть, что их убили из-за золота, и неважно, насколько каждый из них был посвящен в тайны преступного трафика. Но одно представлялось для меня несомненным: за всеми этими действиями чувствовалась мрачная, безжалостная сила. Вопрос был только в том, как бы мне выйти на эту силу, на людей, которые ею двигают. Или которыми движет она сама. Влезла я в дело безумно трудное и опасное, и лучше бы мне его бросить. А правильнее было бы и вовсе в него не лезть. Однако теперь мое расследование зашло так далеко, что я не мыслила себе, как бы могла его оставить.

Встав с постели, я машинально побрела на кухню и поставила на огонь джезву. Кофе для меня — единственный способ привести себя в рабочее состояние. Тут же натощак закурила свою первую утреннюю сигарету. Постояв некоторое время у окна и рассеянно наблюдая, как сереет на улице тусклый мартовский день, больше похожий на осенний, я вдруг подумала, что теперь, пожалуй, самое время погадать. Прежде чем отправляться по своим делам, надо спросить у судьбы совета, что делать сегодня, как расследовать эти ужасные убийства.

Вернувшись в комнату, я отыскала в сумочке мешочек с гадальными костями, зажала их в руке и постаралась сосредоточиться. Вопрос «Что же теперь делать?» был самым актуальным и животрепещущим для меня, однако после двух моих первых, крайне неудачных гаданий я даже не знала, имеет ли смысл вообще его задавать. А вдруг кости снова ответят мне фразой, которую я не смогу ни понять, ни как-то истолковать?

Тем не менее я метнула кости. Они легли так: 34+10+18, и я вздохнула с досадой. Это сочетание цифр я знала наизусть, оно буквально означало: «Против вас действует тайный противник, но если вы будете осторожнее, он разоблачит себя в самый неподходящий момент». Собственно, можно было бы радоваться и утешаться — кости блестяще подтверждали мои догадки. Но мне в данной ситуации хотелось получить какое-нибудь более конкретное указание к действию. Нет, мне решительно не везло с гаданиеми в последнее время.

Налив себе в чашку свежесваренного ароматного кофе, положив сахар и помешивая его ложечкой, я закурила еще одну сигарету. Внезапно мне вспомнилось имя, что называли мне вчера, — Евгений Маркович Шмуйлович. К нему-то в гости мне и предстояло отправиться сегодня утром. И хотя мне имя Шмуйловича было совершенно незнакомо и я была уверена, что прежде я с этим типом нигде не встречалась, но означает ли это, что он не знает меня в лицо? Я ведь человек в городе достаточно известный и часто шатаюсь по разного рода крутым мероприятиям… Кости определенно советовали мне быть осторожной, и я решила, что, отправляясь к Шмуйловичу, надо прибегнуть к маскараду.

Допивая чашку кофе, я размышляла, стоит ли сначала позвонить Шмуйловичу или лучше нагрянуть к нему на работу неожиданно. Этот господин, по словам Гарика Папазяна, работал в администрации Ленинского района города. Несложно было туда поехать, пойти на прием… Я хорошо знала, как нужно пробираться в такого рода учреждения. Однако Шмуйлович может оказаться в отъезде или заболеть, и я зря потрачу время, катаясь в Ленинский район, также окраинный, расположенный далеко от моего дома. Поэтому я порылась в своих записях, отыскала координаты Шмуйловича, данные мне вчера Гариком Папазяном, и набрала номер домашнего телефона. Мне ответил приятный женский голос:

— Алло?

— А Евгения Марковича Шмуйловича к трубочке позовите, пожалуйста! — Я постаралась сказать эти слова как можно более сухим, официальным тоном.

— Он уже ушел на работу, — последовал ответ. — Так что звоните теперь туда.

— На работу — это в администрацию Ленинского района? — не удержалась, уточнила я.

— Да, да, конечно, — голос звучал так же спокойно, приятно. — Он ведь только в администрации работает, больше нигде.

Поблагодарив собеседницу, я отключилась, однако следовать ее совету и звонить в администрацию не стала: если Шмуйлович ушел на работу, значит, все нормально и мне незачем туда звонить.

Я стала собираться. Порывшись в шкафу, откопала парик из искусственных темно-русых волос кудряшками, какие были в моде лет этак двадцать назад. Свои собственные волосы я стянула в тугой узел, собрала на голове, а поверх них надела парик. Глянула в зеркало — парик сидел великолепно и настолько изменял мою внешность, что я сама перестала себя узнавать. Однако одного элемента маскарада было, пожалуй, мало. Я взяла баночку со специальным бесцветным, но вязким, как клейстер, раствором и кисточкой стала наносить его себе на лицо тонким, аккуратным слоем. Вскоре раствор стал подсыхать, и мою кожу на лице противно стянуло. Однако, глянув в зеркало, я обнаружила, что теперь мое лицо сильно поблекло, утратило обычный здоровый розовый цвет и его покрыла сетка мелких, очень похожих на старческие морщин. За какие-то пять минут я внешне постарела лет на тридцать. Но и этого мне показалось мало. Из ящика комода я достала большие совиные очки с простыми стеклами, изготовленные специально для такого случая. Надев их и снова глянув в зеркало, я удовлетворенно хмыкнула: на меня смотрела старомодно выглядящая женщина лет пятидесяти с гаком, в огромных очках, с наивным, даже глупым выражением лица. Отлично! — похвалила свою работу я. Как раз то, что нужно.

Из дальнего угла своего платяного шкафа я достала особое свое платье, которое надевала всегда к этому гриму. Платье сшила мне одна моя знакомая швея по моему собственному проекту. Это был уже давно вышедший из моды и весьма поношенный образчик женского гардероба, какой было престижно носить лет эдак двадцать назад. Главной же особенностью, для чего я держала его у себя, было то, что со всех сторон платье было оборудовано специальными «толщинками» — прокладками из ваты, выполненными так искусно, что едва я надевала его на себя, как становилась похожей на раздобревшую даму лет эдак пятидесяти. Это я-то, в свои двадцать семь лет имеющая фигуру Дюймовочки! Одним словом, при помощи моего спецкостюма я устроила себе фигуру женщины предпреклонного возраста под стать морщинистому, постаревшему лицу.