— Diavolo, diavolo! — шептал Кончини, мрачнея все больше.

— Но и это не страшно! Против нас выступит. Жеан Храбрый… Не улыбайтесь презрительно, Кончино… Этот юноша представляет для нас большую опасность, нежели король и святые отцы вместе взятые. Вы поймете, когда я объясню вам причину. Жеан Храбрый не страшен нам, как король и святые отцы, но это еще один довод в пользу того, что он должен навсегда исчезнуть. Вы видите теперь, почему я, не питая к нему ненависти, приговорила его.

— У меня же, — проскрежетал Кончини, — имеются, сверх этих доводов, и свои собственные резоны ненавидеть гнусного бандита! И ненависть моя никогда не иссякнет! Клянусь вам, он примет смерть от моей руки… и в неслыханных мучениях! С ними не сравнятся даже страдания грешников в аду! Что до всех этих опасностей… неужели вы думаете, что я способен отказаться от миллионов?

— Почему бы и нет? — холодно сказал Леонора, глядя ему в лицо. — Быть может, предприятие окажется вам не по силам…

Кончини от души расхохотался.

— О, милый друг, раз уж вы заговорили со мной о сокровище…

Гордо выпрямившись, он воскликнул с неукротимой отвагой:

— Сокровище отдано нам Ришелье; я смету все препятствия, преодолею все трудности, но никто, кроме меня, клянусь вам, не завладеет им!

Леонора смотрела на него с удовлетворением, одобрительно кивая головой. Потом она заговорила все с той же загадочной улыбкой:

— Я знала, что вы не отступите перед опасностью. Однако, если мы хотим успешно завершить дело, нам нужно ясно отдавать себе отчет, какие препятствия возникнут перед нами. Итак, я продолжаю. Против нас выступит человек, более опасный, нежели все те, кого я назвала. Потому что на стороне этого человека, помимо необыкновенной силы и гениального чутья, позволившего ему расстроить самые хитроумные замыслы и восторжествовать над врагами, которые могли бы уничтожить любого, кроме него… на стороне этого человека, говорю я, будет право… право собственности.

— Кто же это? — прорычал Кончини с налитыми кровью глазами и с искаженным от злобы лицом.

— Я назову вам его, Кончино. Пока же знайте, что это отец того, кому принадлежат миллионы. И он будет яростно защищать богатства своего сына.

— Я слышал, — сказал Кончини вполголоса, — что принцесса Фауста завещала сокровище сыну…

Леонора кивнула в знак подтверждения.

— Так, значит, сын Фаусты не умер, как все полагали?

Еще один кивок Леоноры — на сей раз в знак отрицания.

— Кто он?

Леонора, ткнув пальцем в паркетный пол, выдохнула имя, которое Кончини не столько услышал, сколько угадал.

— О! О! — произнес он ошеломленно. — Теперь я понимаю!

И тут же взревел в ярости:

— Сын Фаусты мертв! И любого, кто встанет между мной и сокровищем, ждет такая же судьба.

Леонора смотрела на него все с тем же выражением загадочного удовлетворения, какое появилось у нее несколькими минутами раньше.

Кончини спросил с холодной решимостью:

— Это все опасности, которые подстерегают нас?

— Нет, — отчетливо произнесла Леонора.

И она добавила таким зловещим тоном, что Кончини невольно вздрогнул:

— Я оставила напоследок самую ужасную, самую страшную для нас угрозу, в сравнении с которой все остальное покажется вам пустяком.

— Слушаю вас.

Леонора, склонившись к нему, заговорила тихо и злобно:

— Одна особа может по своему желанию свести на нет все наши усилия и расстроить все наши планы. Именно у этой особы находилась бумага, переданная нам Ришелье.

— О ком вы говорите?

— У этой особы имеются и другие документы, еще более важные. Она может передать их тому, кто должен владеть ими по праву, — иными словами, тому, кто является собственником сокровища. Вы понимаете?

— Понимаю, — с яростью проворчал Кончини. — Собственник, получив эти документы, может выступить открыто, и тогда никакая в мире сила не помешает ему завладеть своим имуществом. Но я жажду власти… я хочу подняться на самый верх… чтобы никто уже не стоял надо мной. И мне нужны эти миллионы! С подобным богатством можно вознестись очень легко… ибо преданность покупается… главное, не ошибиться в цене! Особа, о которой вы говорите, обречена… она уже мертва, как и тот, кому принадлежат эти пресловутые бумаги.

Леонора слушала его со страшной улыбкой. Увидев, что он кончил, она произнесла очень спокойно:

— К несчастью, оба пока живы. Вы вынесли приговор, Кончино, это прекрасно… и меньшего я не ждала от вас. Но, может быть, ваша решимость уменьшится, когда вы узнаете, кого обрекли на смерть.

Кончини вздрогнул и побледнел. Он понял, что сейчас она выскажет то, что таила на сердце.

— Почему же уменьшится? — пробормотал он. — Или эта особа мне знакома? И так мне дорога?

С великолепной непринужденностью, но очень медленно она пояснила, пристально глядя на Кончини, которого начала бить дрожь: