Что побудило Гренгая дать такой совет, он и сам толком не мог бы объяснить — скорее всего, и вправду просто хотел убить время. Ведь три друга застряли в своем подземелье, можно сказать, безвыходно.

В общем, Гренгая послушались — и все трое принялись чистить оружие, словно перед походом. Работали на совесть; через несколько суток все было надраено, смазано и блестело, как новенькое.

Итак, три бретера жили в своей пещере пятый день, а Жеан у Перетты-милашки — двенадцатый. Была среда; прачке подошел срок идти с работой в аббатство.

Как обычно, большую корзину белья за Переттой несла подручная. На голове у нее был темный капюшон, падавший на плечи и закрывавший почти все лицо. Такой капюшон тогда в простом народе носили почти все, кроме совсем молоденьких женщин, — разве еще какой-нибудь беспутнице очень уж захочется, чтобы все на нее любовались. Ну, а подручная Перетты была женщина степенная, да к тому же, должно быть, болезненная — замоталась в толстый шерстяной плащ по самый нос.

Перетта с помощницей свернули от креста на дорогу к аббатству. Внезапно навстречу им попался человек, спускавшийся с холма. Это был Саэтта.

Перетте он очень не нравился, хотя фехтмейстер и был с нею всегда довольно приветлив. У тех, кто сильно любит, бывают такие необъяснимые прозрения… Стало быть, и встреча эта была Перетте неприятна — как, надо полагать, и подручной: та отчего-то сильно вздрогнула. Что делать? Свернуть некуда… Перетта через силу улыбнулась флорентийцу и хотела направиться дальше.

К несчастью, Саэтта был в разговорчивом настроении. Он загородил Перетте дорогу и сказал:

— Ай-ай-ай, как мы зазнались! Даже со старшими не здороваемся!

Почему-то при этих словах Саэтта не сводил хищного взора с работницы — а та старалась как можно ниже опустить голову и натянуть на лицо капюшон. Перетта еще больше перепугалась и тихо, хотя и твердо, ответила:

— Я не зазналась, господин Саэтта, просто мы с моей подручной очень спешим: я несу белье в аббатство монахиням и уже опаздываю. Пропустите нас, пожалуйста!

Она шагнула было вперед, но Саэтта вновь задержал ее:

— Ну-ка, ну-ка, погоди минутку! Так у тебя уже есть подручная? Ты теперь богатая хозяйка? Чума возьми! Поздравляю, дочка, поздравляю!

Он пригнулся к ней поближе и тихонько прошептал:

— Так это, значит, твоя подручная, черт побери! — Голос у Саэтты был серьезный, но в глазах притаилось лукавство, — А известно тебе, что порядочной девушке не пристало гулять с такими подручными? Ты бы ее хоть попросила усы подстричь, а то очень уж некрасиво торчат из-под шарфа…

Перетта так и остолбенела. Работница сорвала шарф с лица — и Саэтта узнал Жеана Храброго.

— Как, сынок, это ты?! — изумленно вскричал он.

— Перетта, — коротко сказал Жеан, — иди-ка, сестричка, я тебя догоню. Мне надо сказать Саэтте пару словечек.

Перетта послушалась и не спеша пошла вверх по дороге. Жеан сурово спросил:

— Ты с ума сошел? Какого дьявола остановил меня? Раз я хожу переодетый, значит, так надо — неужели не понимаешь?

— Да ведь я же тебя не узнал, сынок! — воскликнул в ответ Саэтта (так оно и было). — Просто заметил усы — вот и захотелось выведать, в чем тут дело.

— Так что же тебе надо выведать? — свирепо взревел Жеан — страшный гнев овладел им, не помутив, однако, рассудка. — Говори! Мне спешить некуда, видит Бог, некуда!

Саэтта понял, как разъярен Жеан и какая страшная насмешка заключена в его словах, — но ему слишком важно было узнать, что задумал «сынок». Он сделал вид, будто ничего не случилось, и поспешно проговорил:

— Тогда постой минутку, не на пожар же бежишь! Ты не напал ли часом на след?..

— Какой след? Клада? Да, напал! Я уже совсем у цели!

— А я думал, ты и забыл про него! — воскликнул Саэтта.

Жеан в ярости передернул плечами:

— Плохо же ты меня знаешь! Я здесь хожу уже две недели… Я дрался один, их было двадцать — сам не знаю, как жив остался… Да, они хорошую выставили охрану, не сомневайся! Но тут никакая охрана не поможет. Я переоделся, пройду в аббатство -а через час выйду и буду уже точно знать, где спрятаны миллионы! И пускай они стерегутся, пускай расставляют по всей горе шпионов, переодетых солдат и наемных убийц — клад будет мой! Слышишь, Саэтта, — мой! Ну что, я все тебе сказал? Ты доволен? Можно идти?

— Иди, сынок, иди, — сказал Саэтта (глаза его так и засверкали). — Дай-ка я тебе шарф поправлю… Что ж ты, в самом деле, усы не подстриг? Ступай, ступай, удачи тебе!

Распрощавшись с нежеланным собеседником, Жеан тотчас нагнал Перетту и продолжал свой путь.

«Проклятье! — размышлял он. — Саэтта дело так не оставит! У дверей аббатства выставят караул и нас назад не пропустят! Черт подери! Надо же было случиться такому! Двенадцать дней мы все обдумывали, готовили до мелочей — и тут дурная звезда посылает навстречу этого фанфарона! Впрочем, может быть, я зря подозреваю его? Может быть… а может, и не зря. Значит, нужно исходить из того, что я угадал все верно. Все надо теперь делать совсем не так… Что ж — надо, значит, надо!»