– Ты говоришь таким тоном, – сказал я, – словно сделала что-то плохое…

Мне вдруг показалось, что я – воришка, забравшийся в чужую спальню.

– Если только там, откуда я сбежала, узнают, где я…

– Сбежала? Что значит – сбежала? Почему? От кого? И с чего вдруг ты должна их бояться?

– От них…

Я молчал, ждал, что она объяснит сама.

– Эти люди способны на все, – голос у нее был тусклый и чуточку истеричный.

Мы гладили друг друга: я – ее, она – меня. Чулки у нее тоже были мокрые.

– Я приехала в Чикаго по объявлению. Нашла его у нас в украинской газете.

– Ты вовсе не одна такая.

– Там было написано, что нужны молодые женщины, которые готовы заниматься с детьми или стариками. А они попытались упечь меня в публичный дом. Не знаю даже, как мне удалось вырваться, убежать. Я уже полгода в Нью-Йорке. И знаю, что они меня ищут…

Я вздрогнул и прижал ее к себе крепче. Мне было так жаль ее.

– Руди, – наклонилась она ко мне близко-близко. – Вы такой мужественный, благородный. И еще – таинственный… Девчонки из-за вас совсем рассорились. Сунами даже хотела уйти от Лизелотты и переселиться ко мне.

– Ты шутишь! – Я не знал – смеяться ли мне или плакать.

– Нисколько… А теперь еще Лизелотта решила доказать нам, что не она за вами, а вы за ней бегаете. И позвонила этому – Джимми Робертсу.

Меня распирал смех.

– Ну помните, того телевизионщика, который снимал про нас сюжет?

Я захохотал, как сумасшедший. На лице Ксаны появилась лукавая улыбка.

– Это не совсем так, правда? – спросила она с удовлетворением.

– Совсем не так, – заверил я ее. – Я не то, что не бегаю – не хожу за ней. И мне все равно, где она и с кем.

– Я так и думала. Иначе я не пришла бы к вам домой.

Она придвинулась ко мне. Ее грудь находилась теперь точно на уровне моего лица.

– Не думайте обо мне плохо. Я не такая…

– Эй, девочка! – наклонил я ее голову к себе, впитывая ее губы. – Спасибо тебе за все… Никакая ты не «такая»! Ты просто прекрасная!

Она раздевалась так по-домашнему, что я почувствовал себя свиньей, которая никогда не отплатит ей за эту ночь.

– Ксана, – нежно сказал я, – ты пахнешь сладким домашним печеньем и горячей плитой… Это так здорово…

Я держал в руках ее тело. Оно было шелковистым и доверчивым. А ласки – спокойными и тоже какими-то домашними.

Она накрыла меня собой. Вобрала всего, словно я был ее плодом, а не мужчиной, который лежал с ней в постели. И отдавала себя так, словно раскачивала люльку с младенцем… Впервые мне стало вдруг до боли стыдно, и я почувствовал, что не могу больше молчать. Что я должен раскаяться и рассказать о вине, которую тащу за собой, как горб, повсюду и везде.

Возможно, я сделал ошибку, но сдерживаться уже не мог.

– Ксана, – негромко сказал я. – Мне очень жаль, но я тоже совсем не тот, каким ты себе меня вообразила. Судьба всех иллюзий – в конце концов, оказаться разбитыми. Я – самый обычный человек. Наверное, даже – слишком обычный, но попавший в необычную ситуацию.

Она молчала. Много бы я дал, чтобы узнать, что думает про меня эта изящная головка.

– Если можешь – прости! – покачал я в сомнении головой, потому что не очень верил, что такое можно действительно простить.

Бедная девочка! У нее был такой растерянный вид… Если бы угрызения совести состояли из кислоты, от меня бы ничего не осталось. Я бы растворился в ней, как ржавчина.

– Моя тайна не в том, что я – фальшивомонетчик, шулер или беглый преступник: она – проще и хуже. Я – дешевый Фауст в издании для сирых. Краду время у себя и у других…

От растерянности лицо у нее стало таким, будто она вдруг увидела оживший призрак. Рот чуть приоткрылся, а глаза напряглись от неожиданности и ожидания чего-то страшного и непоправимого. Вздохнув, я полез в ящик письменного стола и, достав оттуда свой паспорт, протянул ей. Там красовалась моя старая фотография и год рождения.

Если я умею читать по лицам, на ее лице смешались испуг и сочувствие, боль и жалость.

– Пожалуйста, дай мне слово, что ты расскажешь об этом только тогда, когда я оставлю Нью-Йорк… Это уже не так далеко…

– Клянусь!

– Не надо клясться. Я верю тебе и так…

Внезапно я вспомнил, что говорил мне Чарли про магнетизм и как он действует на баб, и грустно улыбнулся. Неужели Руди-Реалист стал наследником Великого Мага Постели?

В темноте Ксана тихо и нежно выцеловывала мне лицо.