Новые знакомые относились ко мне вежливо, но настороженно и отчужденно. Их можно было понять. Кто-то другой, такой же, как они, не лучше и не хуже, по воле капризного случая был занесен на другую планету, а теперь, спустившись оттуда на парашюте, изображает инопланетянина. И хотя, в отличие от других профессиональных дирижеров, я старался быть внимательным и тактичным, мне то и дело приходилось ловить неприязненные взгляды.

– Коммунизм, – нехорошо улыбаясь, объяснял мне Нику, – сыграл с нами сатанинскую шутку. Мы-то считали себя в своем летаргическом сне – избранниками грядущего рая, а проснулись изгоями.

После репетиций я возвращался в квартиру фрау Гастнер. Обычно я приходил туда уже поздно. За надбровными дугами глядящих на улицу маркиз на окнах дремотно гасли зрачки огней. Устало щурились на редких прохожих уличные фонари. А усатый дворник-ветер мел под ноги осенние листья.

Стараясь не шуметь, я открывал ключом парадное и неслышно ступал по ковровому покрытию. Потом нажимал на узорчатую кнопку лифта и, вызвав его, поднимался на третий этаж. Там, осторожно стукнув пальцами по двери, проскальзывал внутрь и сразу же ощущал на себе податливую тяжесть соскучившегося женского тела.

Мы провели вместе, пока не возвратилась из Лондона ее подруга, две недели. Галатея не оставляла меня даже во сне. Даже там тоже меня настигал ее терпкий, чуть с горчинкой запах. Наполняясь им, я инстинктивно, тяжелеющими руками искал и прикасался к доверчиво щекочущим рыженьким волоскам на лобке.

Сила характера и целеустремленность чувствовались в Галатее не меньше, чем в Абби. Но в отличие от моей жены, Галатея не только умела – хотела любить. Постель была для нее даже не алтарем, на котором возносятся жертвы, а мучительно-сладостным аутодафе, где она сгорает сама. Ее максимализм не знал границ: все или ничего! Полная отдача или равнодушие. Горение или вечный холод.

Только, сгорая сама, она сжигала и другого тоже. А когда экстаз проходил и гипноз прекращал свое действие, на смену опьянению приходило похмелье. Все было уже не тем: слова, жесты, манеры. Я думал лишь о том, как бы остаться одному. А потом все начиналось сызнова. Изображать счастливца, удостоенного дыхания богов, мне становилось все труднее и труднее.

– Знаешь, что меня влечет к тебе? У тебя в мужском теле живет женская мягкость, Нежность, деликатность…

О господи! Опять это инь и ян! Женское начало! Мужское начало!.. От чего люди всегда должны искать какие-то рамки и стараться уместить в них всех и вся?

Продолжаться так долго не могло. Впереди маячила пропасть…

«Ты мечешься в поисках идеала, – поучал меня Руди-Реалист, – а его на свете никогда не существовало и не существует. Он – призрак, мираж. Винегрет из романов, фильмов и спектаклей, которые ты видел или читал».

«Ничего подобного! Ты – Нарцисс и ищешь не идеал, а самого себя. Вернее, ту женщину, какой бы ты хотел быть, если бы не родился мужчиной», – возражал Виртуальный Руди.

«Обратил внимание? Этот гребаный моралист философствует в стиле Чарли», – парировал Руди-Реалист.

«Если у тебя нет потребности отдать той, что лежит рядом с тобой, нечто большее и необъятное, чем просто эрекция, значит, тебе ничего не найти».

– Да о чем ты, – спрашиваю я.

«О восторге, благодарности, ласке»…

«Все, что он проповедует, – брезгливо заржал Руди-Реалист, – дерьмовый онанизм страдающего интеллигента. Бесплодие и тупик отживающего романтизма».

«Без такого онанизма, – визгливо перебил его Виртуальный Руди, – ты бы превратился в неандертальца».

Я слушал их бесконечные пререкания и думал, что, в отличие от нас, живых существ, бесконечно только Время. Оно, как Бог. А может, оно и есть Бог?! А все мы – лишь тонюсенькие свечечки на свирепом ветру существования. О господи, как я устал от самого себя!..

В последнюю ночь перед возвращением своей подруги Галатея пошла в наступление:

– Женись на мне, Руди. Я знаю о тебе все и буду тебе не только верной женой – любящей матерью. А когда станет нужно – непревзойденной нянькой…

Я обомлел: скользкая ящерка предчувствия проскочила где-то между сердцем и легкими, вызвав учащенный пульс.

В горле вдруг остро не стало хватать воздуха.

– Ты что – телепатка? – спросил я, криво улыбаясь, но все еще надеясь, что она ни о чем не догадывается и лишь неудачно выразилась.

– Нет, мне просто надоело лгать…

Я закусил губу. Мне вдруг стало не по себе: кто это постарался?

– Ты хочешь сказать, что лжешь мне? – все еще плутал я вокруг.

– Тебе? Нет! Ни в коем случае…

– Тогда про что ты? Может, объяснишь?!

– Про твою болезнь. Она меня не пугает, Руди. И наследство твое мне не нужно. Чем дальше, тем больше я тебя хочу. Мне тебя все время не хватает…

Даже в этот момент – обиды, ярости и унижения – у меня мелькнула мысль: Руди, а ведь тебе снова повезло… Но я мгновенно отогнал ее. Напружинившись, сел на постели и выдохнул: