Кроме туземцев, вокруг меня увивался один швед, будучи уверен, что тем самым убивает двух зайцев. Второй заяц – возможность поупражняться во французском языке. Был он парень что надо, если бы не два недостатка: лицо его все время лоснилось по какой‑то непонятной причине, а прическа была такая, как будто его корова языком вылизала.

Вышеупомянутые причины не позволяли мне ответить на его чувства.

Роскошное изо дня в день безделье полностью успокоило мои расшатанные нервы. Сидя в шезлонге на солнечном пляже и наслаждаясь яркой синью моря и неба, я уже никак не могла понять, почему еще так недавно меня терзали тревоги и сомнения. Яснее ясного, что мне следовало сделать именно то, что я сделала: заняться в первую очередь своим здоровьем. Интерпол может подождать, ничего с ним не случится. Может, мне и следовало бы заглянуть туда, наверняка подозрительные моменты были лишь плодом моего воображения. Но, пожалуй, лучше, что я не пошла. Вряд ли мое здоровье могло составлять предмет забот Интерпола.

В Пиренеях лежит сокровище. И пусть лежит. Через неделю‑другую вернусь в Париж и все им расскажу. Тем временем шеф наверняка потеряет мой след, ведь не всемогущ же он, в самом деле. Я его явно переоценила и поддалась мании преследования. Пока меня будут искать, я уж доберусь до Варшавы, а они тут пусть сами разбираются.

Хотя, с другой стороны… Может, следовало бы мне самой заняться их кладом? Извлечь его и перепрятать, а потом хорошенько подумать, какое применение ему найти. Сделать благородный жест и передать его французскому правительству? Или еще более благородный – переслать в Польшу и поставить условие, чтобы его использовали на жилищное строительство? А можно и не проявлять благородства и положить все деньги в один из швейцарских банков, хватило бы на путешествия по свету и другие мелочи…

Я вылезла из чудесного темно‑синего теплого супа, который зовется Ионическим морем, и улеглась на лежаке. От шведа я избавилась, убедив его пойти обедать без меня, заказала себе кофе и мороженое и, лежа, лениво наблюдала за ныряющим у скал одним из моих знакомых. Этот человек даже среди итальянцев был исключением. Его бьющих через край темперамента и энергии хватило бы на несколько двадцатилетних юношей, а ведь ему уже было около пятидесяти. Он ни на минуту не оставался в покое: если не плавал, то бегал, занимался гимнастикой, греблей, помогал вытаскивать на песок лодки. Плавая, он распевал оперные арии и хохотал во всю глотку. При нем вы чувствовали себя свободными от необходимости чем‑либо заниматься. Он работал за всех.

За две недели пребывания в Таормине я значительно продвинулась в итальянском языке и без труда объяснялась с этим выдающимся макаронником. Вот и сейчас, закрыв глаза и предаваясь сладкому ничегонеделанию, я с удовольствием слушала доносящиеся до меня его выкрики, пение, смех и свист. Смех приблизился – итальянец, похоже, вышел из воды. Вдруг прямо надо мной раздался крик:

– Stella di Mare!

Я замерла. Моментально улетучилось мое беззаботное спокойствие. Холодная дрожь пробежала по спине. Как парализованная, я была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой и даже открыть глаза. Проклятая «Морская звезда»! Все‑таки разнюхали, сволочи, нашли меня!

– Синьорина! Морская звезда! Специально для вас!

Я осторожно открыла глаза. Море было пустое, никакой яхты. Проклятый итальянец стоял надо мной, скаля великолепные зубы, а у моих ног на гальке лежала необыкновенной красоты пурпурная морская звезда.

Только тут я наконец пришла в себя. Наклонившись, я взяла в руки морскую звезду. Та пошевелила щупальцами, и я с отчаянным криком выронила ее на гальку. Это была огромная и необыкновенно красивая морская звезда, но я, не испытывавшая ни малейшего страха перед жабами, мышами и крысами, ужасно боялась всего того, что извивается. Не рискуя еще раз прикоснуться к ней, я попыталась словами выразить свое огромное восхищение этим даром моря.

– Вы можете съесть ее на ужин! – с энтузиазмом воскликнул итальянец, радостно бегая вокруг моего лежака.

Честно говоря, я не выношу всех этих пресловутых даров моря. Не могу видеть живых угрей. Сама мысль о том, что можно съесть осьминога, вызывает у меня тошноту. А тут мне предлагают съесть эту пакость!

Видимо, все эти чувства были написаны на моем лице, потому что какой‑то мужчина, сидящий в шезлонге недалеко от нас, разразился смехом. Я укоризненно посмотрела на него и, не желая обидеть хорошего человека, постаралась выразить переполнявшую меня благодарность.

– Ну что вы! – возмутилась я. – Съесть такую красоту!

– Ну так засушите ее! – немедленно внес конструктивное предложение неунывающий итальянец, от избытка энергии принимаясь еще и размахивать руками. – Положите ее на балконе, на солнце, завтра будет готова.

– А она не выгорит? – спросила я. Ее насыщенный пурпурный цвет просто горел на солнце, жаль, если она побледнеет. Все сухие звезды, которые мне приходилось видеть, были какие‑то бледные.

– Немного, может, и побледнеет.

– А вы попробуйте сушить ее в тени, – посоветовал мужчина, который смеялся.

– Нет, в тени нельзя, в тени не высохнет, – возразил макаронник и убежал.

Я взглянула на того, кто дал совет. Передо мной сидел мужчина моей мечты.

Существует тип мужчин, который мне нравится больше всего и который до сих пор не встречался на моем жизненном пути. То есть встречать‑то я их встречала, но познакомиться ближе не удавалось. Даже не знаю почему. Они были в моем вкусе, а я, видимо, не в их. Что ж, о вкусах, как говорится, не спорят.