Паутина!

Я побежал через пустырь, оступаясь на обломках битого кирпича. Шестнадцатиэтажки не было. Не было песчаного пляжа и ласкового моря. Не было пальм и чаек. Ветер уныло перекатывал от барака к бараку пыльные клубки травы и клочья бумаги.

Я все-таки решился. Это не в наших правилах, но мне уже нечего было терять. Я давно узнал, где она живет. С моими прежними знакомствами это не составило большого труда. Но я не думал, что когда-нибудь позволю себе прийти к ней домой без приглашения.

Мы всегда встречались в заранее условленных местах. Их немало было в этом городе, наших любимых мест. Нам нравилось бросать монетки в поющие фонтаны Изумрудного парка и обедать в ресторанчике на вершине Башни Всех Влюбленных. При встрече мы называли друг друга шаловливыми прозвищами. Я звал ее Сумасшедший Бельчонок, а она меня - Крошка Енот. Это был наш пароль и отзыв.

Как хорошо было бы снова встретиться в каком-нибудь из наших любимых мест, но теперь я уже не знал, сохранилось ли хоть одно.

Перепаханная бульдозерами дорога, которая только что была прямым, как стрела, зеленым бульваром, разъезжалась у меня под ногами, закладывая виражи и громоздя на пути вязкие глинистые отвалы. Идти по ней было невозможно.

Но я шел.

Она обязательно поймет. Она всегда меня понимала так, как никто другой. Ей я мог бы рассказать то, чего никогда не рассказал бы самому близкому другу. Мы могли болтать обо всем на свете, ни чуточки не боясь показаться смешными или скучными. Я с ужасом иногда представлял: ведь могло получиться так, что мы бы никогда не встретились - и смеялся от счастья, думая о том, что она у меня есть.

Только бы с ней ничего не случилось!

Дверь открыла не она. Передо мной стоял видавший виды сизоно-сый субъект неопределенного возраста в застиранной майке с перекрученными лямками и просторных семейных трусах сатинового отлива. Физиономия его требовала бритвы. Впрочем, плечи, грудь и ноги тоже не отказались бы. Он с недоумением смотрел на меня маленькими блеклыми глазками, задумчиво почесывая низ живота.

–  Тебе чего?
– голос субъекта вполне соответствовал внешнему виду.

–  Извините, Ева здесь живет?
– я одновременно боялся и надеялся услышать отрицательный ответ. Что моему Бельчонку делать в компании такого типа? Если это ее отец или хотя бы родственник, девочку следует пожалеть.

–  Ева?
– небритая физиономия вытянулась еще больше.
– А ты кто?

Я назвался.

Тип в майке, услышав мое имя, заметно расстроился.

–  Так что ж ты сюда-то… - он вздохнул.
– Надо было, как всегда…

–  Что как всегда?

–  Ну… это… У поющих фонтанов там или на башне…

–  Откуда вы знаете?!

–  Откуда!… Испортят все настроение, а потом - откуда…

–  Так я могу с Евой поговорить?

–  Считай, что поговорил… Кто просил домой заявляться? Теперь уж ничего не поправишь. Бывай здоров, Крошка Енот…

Ева?! Нет! Не может быть!

Мир накренился и заскользил в пропасть. Вместе со мной.

Я шел по бескрайнему бетонному полю, и ветер свистел у меня в ушах. Над горизонтом не возвышалось ни одного строения. Ни один автомобиль, ни один человек, ни одна движущаяся точка не попадалась мне на глаза, да и не могла попасться.

Я был один в последний день истории своего мира.

Когда-то он был создан мной, выращен и любовно украшен. В нем кипела жизнь. В нем было хорошо. И вот теперь он обманул меня. И за это я его накажу.

Палец на мгновение застыл над кнопкой «Подтвердить действие. Да? Нет?».

ДА!

И мир перестал существовать.

Никогда больше мне не гулять здесь, вырвавшись на свободу из своей проклятой берлоги. Никогда больше не встречаться с друзьями и любимой.

Если только я не отменю свое решение в течение тридцати дней…

Да, да, дорогой мой проницательный читатель! Ты, конечно, сообразил, что произошло. Давай, радуйся тому, что последний из моих френдов только что меня отфрендил, что я не могу больше резвиться в сообществах, навесивших пудовые замки на свои записи! Ликуй! Я собственной рукой уничтожил свой Живой Журнал! Ты, конечно же, понял это с самого начала истории и полагаешь, что теперь наступил ее конец.

А вот дудки!

Я лихорадочно заколотил по клавишам. Пусть жена и дети, швыр-кающие макаронами на кухне моей берлоги, считают, что я пишу роман.