Тогда вечером каждый из нас получит по куску, все будут сыты, и начнутся разговоры о карнавале.

А может, кто-то предложит поиграть в биоскоп.

Я люблю играть в биоскоп, хотя моя роль всегда проста: я смотрю.

Ведь я слишком молод для того, чтобы помнить настоящие картины или то, что этим словом называют матери света.

Но к игре в биоскоп надо долго готовиться, а вот говорить о карнавале - для этого ничего не надо, разве что наесться до отвала мяса да поудобнее устроиться у огня.

Карнавала ждут и женщины, и мужчины.

Именно через девять месяцев после карнавала некоторые из женщин уходят рожать, меня тоже родили в самом конце июня, а значит, тогда карнавал был в конце сентября.

Карнавал ведь всегда проходит в конце «желтого лета», пока еще тепло и никому не хочется наступления глубокой и сырой осени, а потом - зимы.

Котоголов доел рыбину и устроился у самой воды, видимо, вздремнуть.

Я тоже растянулся на берегу и начал смотреть в небо.

Солнце прогрело песок, мне стало уютно, как у огня.

Я еще не был ни на одном карнавале. Меня с остальными детьми всегда оставляли в жилище, под присмотром одной из матерей. Сами матери тоже уходили в лес вместе со всеми и возвращались лишь тогда, когда карнавал заканчивался, хотя никто и никогда не говорил, что они делали в то время, когда мужчины и женщины веселились.

Я боюсь матерей света.

Как луны и как котоголовов.

Я не боюсь только Монки, но она самая молодая из всех матерей, и глаза ее еще не стали стальными и безжалостными. И потом - она самая красивая. Хотя об этом даже нельзя думать.

И не потому, что я пока еще не был ни на одном карнавале. Просто матери света созданы для другого. Об этом на уроках в жилище говорит иногда Старшая Мать.

Ведь если все в этом мире создано для чего-то, то для чего-то созданы и все мы. Мужчины - для охоты и для того, чтобы был огонь. Женщины - чтобы управлять мужчинами и рожать от них детей, которые станут ловить рыбу и помогать женщинам по жилищу. А еще женщины и мужчины будут играть в биоскоп и раз в год принимать участие в карнавале, а дети ждать того дня, когда вырастут и тоже смогут пойти на карнавал, ну а матери света…

Только они знают, откуда надо приносить жидкость для бочек, дающую огонь, и только они знают, как делать так, чтобы она горела.

И еще они умеют разговаривать с котоголовами.

И котоголовы их слушают.

Как мой послушал сегодня Монку и повел меня ловить рыбу, хотя это ведь он ловит, а не я.

У меня закрываются глаза, мне вдруг кажется, что сейчас придет сон, и я попробую его поймать.

Ладошкой, как бабочку, присевшую на цветок.

Бабочка вспархивает и улетает, сон поймать проще.

Мне бы очень хотелось увидеть во сне Монку, хотя такой сон я никогда не стану рассказывать Старшей Матери.

Если бы Монка во сне была бабочкой, то я бы попробовал поймать ее ладошкой.

Я даже боюсь представить, как ее тельце билось бы в моей ладони. Солнце слепит сквозь закрытые глаза, «желтое лето» в самом разгаре, листья скоро станут повядшими, и придет время карнавала. Внезапно я слышу сильный всплеск и открываю веки. И тут же раздается дикий ор котоголова - несчастный звереныш так разоспался, что свалился в воду, и сейчас его несет быстрым течением вниз, а ведь котоголовы не любят, да и не умеют плавать!

Я вскакиваю и бегу вслед за ним, вдоль ручья, отчего-то вспоминая, что когда-то вроде бы уже видел все это во сне, по крайней мере, такой же стремительный ручей, который вот сейчас свернет резко влево, а мне еще надо умудриться проскочить под старым сломанным деревом, да так, чтобы не врезаться в него головой.

Котоголов все продолжает жутко орать, остается лишь ускорить бег, хотя течение ручья все равно быстрее, и крики котоголова становятся тише и тише.

Я плачу на бегу, слезы застят глаза и хочется одного, - чтобы все это миновало, как сон, я снова оказался возле огня у входа в жилище, пусть даже рядом была бы лишь Старшая Мать, пристально смотрящая на меня своими широко открытыми глазами!

2.

Ручей превратился в маленькую речку. Мальчик бежит по берегу.

Тельце котоголова временами сливается с бурлящей водой, а на какие-то мгновения его становится хорошо видно, вот как сейчас, когда уже позади остался очередной поворот, только почему ручей делается все шире и шире? Уже не ручей - речка, река, много-много воды и так мало шансов вытащить из нее тонущего зверька!

Тимус споткнулся о какой-то корень и упал.

Упал, покатился и внезапно понял, что летит в воду.