Одновременно с этим начался процесс оживленных германских военных поставок в Финляндию. Первые транспорты с германским вооружением прибыли 26 сентября 1940 г. [593] С этого момента в страну хлынуло большое количество военного снаряжения, причем официальная договоренность об этих крупных поставках была достигнута лишь 1 октября (только тогда подписали специальное секретное соглашение, которое определяло конкретные образцы боевой техники, необходимой для финской армии). Финское Министерство обороны закупило в Германии вооружение и горючее на 1,5 млрд. марок. В порты Финляндии стали поступать полевые, противотанковые и зенитные орудия — около 600, самолеты — 53, противотанковые ружья — 200, мины — 150 тыс., различные снаряды — 540 тыс. и другие виды оружия и боеприпасов. [594] Одновременно для обеспечения своих собственных войск на Севере Европы из Германии было направлено до 100 тыс. тонн различных грузов, которые также стали доставляться в финские порты. [595] Как справедливо отметил профессор М. Менгер, эти поставки «были составной частью программы подключения Финляндии к операции, которая открывала для каждой из сторон выгодные перспективы». [596]

В этой связи возникает вопрос, что было известно советской разведке о начавшемся активном военном сотрудничестве Финляндии и Германии, а также о постепенной концентрации немецких войск на Севере? Безусловно, прежде всего выяснением характера происходившего занималось дипломатическое представительство СССР в Хельсинки. Тогда полпред Зотов лично решил отправиться на север Финляндии — «на рыбалку в Петсамо». Проехав на автомобиле по Лапландии, он натолкнулся на германскую военную колонну, состоявшую из 60 машин, которая следовала вдоль побережья Ледовитого океана. [597] Это наблюдение являлось ценным для Москвы, поскольку позволяло понять суть осуществлявшегося в Финляндии «транзита». [598] Архивные документы свидетельствуют, что далее сведения об этом процессе поступали регулярно. Имелась также абсолютно точная информация и о перемещении немецких подразделений, боевой техники из Норвегии на финскую территорию, в Лапландию. В одном из донесений из Финляндии указывалось, что из Норвегии «большинство солдат и вооружения перебрасывается в Финляндию» и, в частности, уже в районе Киркенеса сосредоточено для этого «около пехотной дивизии и 150 танков». [599]

По поводу транспортировки немецких войск в Финляндию через порты на побережье Ботнического залива советская военно-морская разведка сообщала: «В сутки перебрасывается один эшелон войск. 23.09.40 в порту Вааза высадилось 1500 германских солдат и некоторое количество в Оулу и Пори. Часть германских войск оседает в Финляндии с целью подготовки театра военных действий и подготовки финской армии. В Хельсинки продолжает поступать (из Германии. — В. Б.) военное снаряжение… Часть поступающих военных грузов упакована в ящики с наклейками «лимоны» и "апельсины"». [600]

Естественно, все эти сведения в обобщенном виде докладывались советскому правительству. Берия, в частности, письменно информировал Сталина, что, по агентурным данным немцы «ежедневно, начиная с 22 сентября, отправляют на север по три состава, имеющих 30–35 вагонов каждый». [601] Этому нельзя было не придавать важного значения. По поводу поступающей тогда из Финляндии тревожной информации требовалось от правительства Германии получить соответствующие объяснения.

В таком направлении предлагал действовать еще ранее нарком Военно-Морского Флота Кузнецов. 7 августа 1940 г. он, обращая внимание Молотова на происходивший процесс усиления «ориентации Финляндии на Германию», на факты милитаризации и военного строительства на финской территории, высказывался за необходимость прямо поставить перед Германией соответствующие вопросы. [602]

Известно, что Сталин избегал каких-либо обострений отношений с Германией. В ряде случаев закрывались глаза на такие сведения, которые требовали конкретного выяснения и ответа по существу со стороны Берлина. Прежде всего они касались проблемы безопасности СССР. Как вспоминает Н. С. Хрущев об этом периоде времени, Сталин «не хотел ничего делать, что могло бы обеспокоить Гитлера». [603]

Такая линия продолжала, как и прежде, оказывать соответствующее воздействие как на высшее государственное руководство, так и на советскую дипломатическую деятельность. В начале сентября 1940 г. В. М. Молотов дал полпредству в Финляндии неожиданное указание: «Незамедлительно организовать праздничный обед с дипломатами немецкого посольства в Хельсинки по поводу годовщины подписания советско-германского договора о ненападении». [604] Все те, кто непосредственно был связан с дипломатической работой в финской столице, были поражены таким распоряжением, поскольку лично наблюдали, с какой активностью германские представители ведут обработку финляндского руководства. Анализ немецкой деятельности в Хельсинки являлся чуть ли не центральным в ходе повседневной работы советского полпредства. Как вспоминает Е. Т. Синицын, «все разведчики резидентуры и ведущие дипломаты представительства были заняты сбором информации» о германском проникновении в Финляндию. [605] Объяснить распоряжение Молотова можно было только одним: в Москве стремились продемонстрировать Германии неизменную доброжелательность и верность всем тем обязательствам, которые были приняты прежде.

Однако трудно было надеяться, что подобные действия могли иметь хоть какой-либо успех. Более того, в ходе проведения в полпредстве приема глава советской резидентуры в Финляндии узнал сенсационную новость. Полковник Бонин, бывший немецкий военный атташе в Москве, в ходе конфиденциальной беседы сообщил тогда совершенно секретную информацию государственного значения: Гитлер «поручил генштабу начать разработку плана подготовки Германии на случай войны с Советским Союзом». Эта информация сразу же, естественно, была передана в Москву. [606]

Такие сведения приобрели для Советского Союза особую значимость в контексте реализовывавшегося германо-финляндского соглашения о «транзите». Осуществление этого «транзита» являлось для СССР именно таким звеном в разведывательной деятельности, которое привлекало особое внимание. На основе анализа уже имевшихся фактов в Наркомате иностранных дел сделали вывод о «прогерманской ориентации Финляндии» и считали, что «политика финляндского правительства по отношению к Германии выглядит крайне заискивающей и лакейской». [607]