В уголках рта у него блеснула пена. Пузатенький, в больничном, мышиного цвета халатике, в странной своей кепке, он смотрелся крайне нелепо. Однако смеяться мне не хотелось. И разговаривать про череду цивилизаций не хотелось тоже.

– Оставьте меня, пожалуйста, – тихо попросил я, и он немедленно вскинулся. Обида, готовая превратиться либо в презрительное негодование, либо в собственный страх. Я не дал ему дозреть ни до того, ни до другого.

– Видите ли, коллега, важность полученной от вас информация столь несомненна, что это надо спокойно обдумать… Если бы я мог здесь посидеть немного один – хотя бы час или два, я был бы вам крайне признателен…

Никогда прежде я не видел столь быстрой перемены выражения лица. Делая руками понимающие жесты и даже ступая на цыпочках, Андрей Иванович умиротворенно удалился. Беззвучно прикрыл за собой дверь.

– Эхе-хе!… Я уж думал, вы до вечера будете трепаться! – со скрипом отодвинув в сторону ящик, на свет вылез Осип. Я почти прослезился. Он стал мне совершенно родным человеком.

– Осип! Наконец-то, ты!

– Это ты наконец-то, а я завсегда туточки…

– Исхудал ты, Петруха, однако. Или совсем кормить перестали?

– Не знаю… – я задумался. – Да нет, вроде кормят. Только у меня особое питание, ты ведь знаешь. Питон обложил галлюциногенами со всех сторон. Компот, каша, салфетки, одежда – всюду свою отраву подсовывает. Не знаю, за что и взяться.

– Ничего! – Осип стиснул кулачок, пристукнул себя по колену. – Скоро мы это исправим. Не веришь? А я ведь сегодня ночью был там. Кое-что прихватил на память. Видал-миндал?

Он извлек на свет бронзовую статуэтку – нечто шестирукое, явно восточного происхождения. Не то Шива, не то Будда, не то мифическая ящерица Горхан.

– Зачем она тебе?

– Понравилась. – Осип стеснительно улыбнулся. – Орехи можно колоть, а то и просто любоваться. Этот ваш козлик в пенсне ее пару раз талисманом назвал, вот я и решил экспроприировать. Нам с тобой добрый талисман тоже не помешает.

– А что насчет лекарства?

– С лекарством хуже. В стол я, видишь ли, еще не лазил, но замочек осмотрел. Хитрая штучка! Явно Ванессийского производства! Но разберемся. В крайнем случае, разведчика своего вперед пущу. Он оттуда прямо через скважину все и вытащит…

Я безучастно слушал.

– Ты, главное, крепись, Петь! Всего-то и нужно пару дней продержаться!… – Осип яростно привстал. – Ты пойми, Антонина стервой оказалась. Я ведь на обаяние понадеялся, а какое тут обаяние, когда к вам Валерика подселили. Тут ничего не попишешь, у нее выбор. Вон сколько рыл – и все сплошные мужики…

Я потерянно кивнул, и личико Осипа тотчас сочувственно сморщилось.

– Ну, хочешь, я это дело днем проверну? Прямо сейчас?

– Сиди уж… – я выжал из себя ухмылку. – Не хватало еще, чтобы ты засыпался. Просто устал я, Осип, дураком быть. В голове туман, вместо мыслей какой-то базар-вокзал, из рук все валится.

– Ты, Петь, главное, ешь побольше. Обязательно ешь! Черт с ним – с аппетитом. Ты через силу работай. Надо же разбавлять твою отраву!

Я поежился, наяву ощутив рвотный позыв. Слова «ешь» и «аппетит» никак не желали ложиться на слух. Более того, теперь я почти не сомневался, что помимо галлюциногенов меня пытались пичкать и яйцами местных паразитов. Шла яростная борьба за мое сознание, но до сей поры мне удавалось им противостоять. Должно быть, водилось в моем организме нечто такое, что не позволяло им так просто одержать победу. Да и нынешняя моя тошнота наверняка была как-то связана с этим. К слову сказать, когда-то давным-давно после затяжной дизентерии у меня наблюдались сходные ощущения. Меня тщетно старались тогда откармливать, стремясь волевым способом «восстановить» утраченные силы, а я сливал супы в раковину, выбрасывал кашу и мясной гуляш в ведро, с лицемерной улыбкой демонстрировал взрослым чистые тарелки. И отчетливо вспомнилось, как мечтал я переправлять тогда все эти не съеденные порции в какой-нибудь Баязет, Трою или блокадный Ленинград. Прямо сквозь века и десятилетия. Была же у них своя «дорога жизни», – вот и я бы организовал свою крохотную тропку, – глядишь, и сумел бы спасти кого-нибудь. Возможно, даже не один десяток людей.

Я вздохнул, и Осип покорно вздохнул следом за мной. Отсвет – не Тень, но тоже во многом копирует хозяина.

– Что это?!

И он, и я одновременно вздрогнули. В глубине здания взорвался пронзительный зуммер, в коридорах немедленно застучали шаги, зазвучали крики.

– Первый раз слышу такое. Может, пожар?… – я невольно привстал. И почти тут же дверь распахнулась, в подсобку сунулась красная рожа санитара Миши. Боковым зрением я заметил, как юркнул в глубину ящиков Осип. Он проделал это с должным проворством, и все же я торопливо шагнул к санитару, пытаясь прикрыть собой Осипа.

– Всем на плац, цуцики! И чтобы в темпике мне! – Миша мотнул головой в сторону коридора, сграбастал меня за руку, одним махом выбросил из подсобки. Осип был, вероятно, прав. Я здорово исхудал за эти дни, коли меня швыряли с такой легкостью.

Дул порывистый ветер, и всех нас ощутимо раскачивало. Вдоль строя больничных пижам со стеком в руке прогуливался администратор больницы, Конрад Павлович. Он не шипел, но создавалось впечатление, что вот-вот зашипит. В лицо ему страшно было смотреть. Казалось, всех посматривающих на него он мгновенно впитывает в свою цепкую память. А потому лучше было смотреть вниз, на собственные носки, на колени соседей.