— Да, я и не знала, какие мужики-то бывают! — единственное, что сказала по поводу своего нового положения Вероника.

А я осталась в ларьке. Произошла перетасовка, три смены продавцов стали работать сутки через двое. Моим напарником оказался двадцатилетний узкоплечий юнец по имени Ванечка. То есть его, конечно, звали Иван, но любой более менее знающий его человек называл его именно так и никак иначе. Ванечка был обладателем узкого лица, заканчивающегося острым подбородком, и отвислого носа. Прямые черные волосы он зачесывал на бок и походил одновременно и на Ивана Грозного в молодости, и на Гитлера. Когда я увидела его в первый раз, то решила не делать поспешных выводов, мало ли у кого какая внешность. Однако мое первое впечатление оказалось правильным — Ванечка был странным, и это мягко сказано.

Впрочем, первая смена началась вроде бы нормально — мы поболтали о том, о сем. Выяснилось, что до этого Ванечка работал продавцом в ларьке на выезде из города к Еловскому водохранилищу. Кроме спиртного и сигарет, он торговал еще и бутербродами, и «крутики», подъезжавшие к ларьку по ночам, постоянно «доставали» его, требовали, чтобы он продал им сосиски.

— Объясняешь им, что сосиски у тебя с булочками по счету, объясняешь, все без толку… Продай, в натуре, сосиски и все. Я ему говорю — покупай вместе с булками. А он — на хрена мне твои булки, я мяса хочу. Ой, на х-х, как они меня достали…

Я очень быстро убедилась, что «на х-х» — это такое своеобразное слово-паразит.

Оказалось, что он женат вот уже два года, женился на круглой сироте «по залету», жена Оксана была похожа на худенькую, несчастненькую обезьянку. Казалось, что не она катит коляску, а коляска катится сама по себе и увлекает за собой случайно уцепившуюся за нее девочку. В коляске сидела их двухгодовалая дочь. Впрочем, у Оксаны было достоинство — она была обладательницей квартиры, в которой они с Ванечкой жили. А еще у Ванечки была мама, которую он тут же охаял.

— Ты знаешь, она у меня такая дура, что просто не верится, — Ванечка торопливо проглатывал некоторые буквы, с губ летела слюна, — работает в больнице, такое рассказывает… Говорит, на х-х, что лишай у кошек проверяют в темноте. Он, мол, в темноте светиться начинает. Прикинь? А один раз я к другу собрался идти, а она мне говорит, мол, ты сынок, никуда не ходи, сегодня мафия будет всех, кого на улице увидит, на хх, убивать. Мне говорит, бабка Люда по секрету сказала. А бабка Люда тоже у них в больнице санитаркой работает, ну дура-дурой. Нет, ты прикинь? Ведь в натуре, верит!

Он говорил, говорил, говорил. К вечеру он рассказал мне почти всю свою жизнь. Я изо всех сил старалась улыбаться, и не показывать, что мне хреново. Ну вот, вроде, нашла нормальную работу, цены накручивать не надо, обещанных щести процентов от выручки с лихвой хватит на жизнь, но как, скажите мне на милость, я буду работать с этим болтливым ничтожеством? Нет в мире совершенства, это точно! Но болтливость Ванечки оказалась цветочками по сравнению с тем, что ждало меня впереди. К ночи он решил, что «мосты наведены» и перешел от разговоров к более решительным действиям. Мы вроде бы с ним договорились, что работать будем по очереди. Ночью тот, кто свободен, может четыре часа поспать на лежанке в конце ларька. Но мне Ванечка не дал даже вздремнуть. Он сел рядом и в прямом смысле слова стал ронять надо мной слюни.

— Слушай, давай станем тайными любовниками, — бормотал он, — Ну, правда, на хх, никто не будет знать, что мы с тобой любовники. Ты такая красивая… — тут он начал гладить меня по плечу.

Я вскочила, дала ему по голове подвернувшимся под руку блоком сигарет и отгородилась от него ящиками, громко заявив, что он несет бред.

— Ты что, не врубаешься, что ты на работе? Или тебе работа не нужна? Или тебе жены мало?

Он не понимающе смотрел на меня и облизывал губы. Маленький мерзкий ублюдок. Меня трясло от брезгливости. Я еле дождалась утра. Утром я заехала в офис и обсудила создавшееся положение с Вероникой.

— Ну и на что ты хочешь пожаловаться? — спросила она меня. — На то, что этот придурок к тебе пристает? Да они только посмеются над тобой, и все. Слушай, я сама вижу, что этот Иван — полный кретин, но не я принимала его на работу, а Сергея не убедить, бесполезно. Я с ним уже разговаривала по этому поводу.

Все, что мне оставалось, это скрипеть зубами. Нет, не надо думать, что я решила после развода стать пуританкой, пока мы с Ильей еще не были разведены, я постаралась наставить ему рога, но то ли дело было в неподходящих для этого кандидатурах, то ли в моей привередливости, но после этих случаев у меня оставалось лишь одно желание — вымыться и обо всем забыть. В общем, я и на более привлекательных мужчин смотреть не могла, а тут какой-то Ванечка со своим перепихоном в ларьке.

После этой смены меня мутило двое суток, но на третий день я снова вышла на смену — деваться мне было некуда, не увольняться же.

Ванечка повел себя более осторожно. Он немного поболтался в ларьке с утра, потом уехал на обед, и я не видела его до самого вечера. Вечером он сменил меня у прилавка. А ночью, когда уже стемнело, вдруг попросил у меня взаймы тридцать тысяч. Это надо же!

Ну, конечно, я ему отказала. И, конечно, он разъярился на мой отказ. Всю ночь мы сидели с ним в разных углах ларька, и он поливал меня грязью в самых изощренных выражениях. Я сидела и отмалчивалась. Конечно, кто-то спросит, как можно было все это терпеть? Однако выбор у меня был невелик — я могла, во-первых, затеять с ним драку, но это ни к чему бы не привело, потому что кулаки есть и у Ванечки, и более увесистые, чем у меня. Впрочем, были моменты, когда мне казалось, что он на меня вот-вот бросится, и я придвинула поближе острую открывашку и была готова ко всему. Во-вторых, я могла бы с ним переругиваться, что тоже было бы мало результативно, потому что разговаривать на уровне «сам дурак» я плохо умею. В третьих, я могла уволиться. Теоретически. Практически же это было невозможно, потому что это означало бы признать правоту Ванечки, признать то, что эта тварь была сильнее меня и имела большее право работать и получать нормальные бабки, а этого я допустить не могла. Он гавкал на меня из угла, иногда срываясь на щенячий визг, а я скрипела зубами, ожидая, когда же он иссякнет в своей злости. Боже! А еще говорят, что нет ничего опаснее отвергнутой женщины! Да нет, мужчины и тут переплюнут слабый пол!