Шрифт:
Наши солдаты, несмотря на зверства фашистов, спасали немецких детей, рискуя своей жизнью. Об этом напоминает величественный памятник в берлинском Трептов-парке.
Мы, дети войны, познали сполна, что такое немецкий фашизм. 18 декабря 1941 года немцы выгнали нас из дома в лютый мороз, сказав, что сожгут посёлок. Мы около суток пробыли в сарае на морозе. Но партизаны, совсем молодые, 15-17-летние ребята, спасли наши дома, открыв огонь из винтовок по поджигателям. Те убежали, а вскоре и наши части пришли…
Ю. Тюрин
г. Красногорск Московской обл.
Здравствуйте, дорогие Станислав Юрьевич
и редакция “Нашего современника”!
Пишу с глубоким волнением. Очень трудно начать, поскольку хочется написать о многом. Низкий поклон вам и большое спасибо за журнал. Мои друзья и близкие желают вам здоровья, крепости, мужества, личного счастья, удачи!
Держу в руках двенадцатый номер журнала за 2005 год. “Незабываемое” Гусева Геннадия Михайловича. Как это близко сердцу. Как будто всё происходило со мной, с моими земляками, родными. Земные значимые слова — Родина, битва под Москвой, Новый год, фашистский самолёт, школа, корова Зорька, — которые вновь и вновь возвращают память к картинам ясного прошлого, к великому и правому делу.
Детство и юность мои прошли в посёлке Петровск и окрестных деревнях, расположенных вблизи древнерусских городов Ростов Великий и Переславль-Залесский. Седая магистраль Северной железной дороги. Немец до нас не дошёл, но творил то же, что и “белокурая Герта” под Калинином в памяти Геннадия Михайловича. Только у нас фашистский самолёт после расстрела ребятишек на улицах Петровска сбросил бомбу не на школу, а на полустанок соседнего посёлка Итларь. Бомба не взорвалась, упав на железнодорожные пути. Пришлось её срочно убирать на руках.
Тёща моя, Барашкова Екатерина Семёновна, словесница, работала в то же время директором школы в другом недалёком посёлке Караш. Над нею тоже долго кружил немецкий самолёт, застав её и подружку в чистом поле — убежать некуда. На сей раз стрелять немец не стал. Пожалел? Или цель посчитал малой? Сказать трудно. Незабываемы её рассказы о том, как приходилось спасать измождённых детишек, вызволенных из блокадного Ленинграда и размещённых в школе. Сейчас ей девяносто лет, и живёт она все послевоенные годы в Петровске.
Со своей будущей женой я учился в одном классе. Хорошо помню, как трудно они жили сразу после войны. Выручала корова. Наполдни (доить корову на выгоне) ходила моя Маргарита порою почти за три километра. Сама чуть больше ведра. Детей в семье трое. Она — старшая. Родители на работе. Однажды идёт по роще, а по тропинке ежата маленькие бегают; посадила она их на крышку ведра, а не унести. Шестой класс. Хотела ежат младшим показать. Расплакалась, выпустила. Позже корова погибла — утонула в реке. Пастух — тоже мальчишка, недоглядел, и было это настоящее горе, как и в рассказе Геннадия Михайловича.
Напротив, в деревянном домишке, жил секретарь райкома. У него тоже было трое детей, жена тоже была учительницей и тоже держали корову, потому что после войны каждая семья в посёлке жила трудно и семья секретаря райкома не была исключением, хотя надо сказать, что и держать корову в то время тоже было тяжело.
В Петровской средней школе во время войны был госпиталь, спасший жизни многим раненым воинам. Мы же, выпускники школы, действительно получили фундаментальные знания. Сейчас, уже издалека, с благоговением склоняем головы перед величием и мудростью наших учителей. Многие выпускники школы поступили в МГУ им. М. В. Ломоносова и другие ведущие вузы страны без каких-либо репетиторов. Среди них есть учёные, поэты, писатели. Жена моя — врач. Я, правда, уже после морской службы на Балтике, окончил МВТУ им. Н. Э. Баумана. Благодаря школьной подготовке существенных трудностей во время учёбы в вузе не припомню. И это была обычная “периферийная” школа, и это было типично для страны и системы её образования. Хотелось бы ещё отметить, что жили мы трудно, но радостно, с уверенностью за своё будущее и будущее страны.
Ещё несколько слов о двенадцатом номере. О письмах Татьяны Глушковой и об Иване Алексеевиче Бунине в статье Сергея Кара-Мурзы “Красная Армия — часть народа и часть народного хозяйства”. Это просто реплика о так называемом научном подходе при исследовании целого явления. К сожалению, такому подходу учат нас с пелёнок, и талантливых, и не очень (выделить главное, разложить по полочкам). При этом рвутся связи между “полочками” и “важная” мысль начинает сиять сама по себе, заслоняя остальное. Попробуйте вновь склеить предмет из “главных” мыслей — не получится.
Метод хорош (да и то ограничен) при построении расчётных моделей в сопромате, механике и проч., а при перенесении на людские отношения может дать сбои и привести к выводам, очень далёким от истины. Применяя его, нужно помнить, что твоя мысль — лишь частичка целого, и не рубить на её основании сплеча. Мне кажется, что это одна из причин, почему пронзительно талантливая Татьяна Глушкова не понимала гораздо более объёмной мысли Вадима Кожинова. Обидно до слёз…
Очень похоже и у Сергея Кара-Мурзы. Вырвав цитату из книги И. Бунина “Окаянные дни” (см. “Наш современник”, N 12, 2005 г., с. 197), стремительно получил из неё “бунинскую ненависть” к русскому народу и “бунинский расизм”. Песня, кстати, совсем не новая. Разве у И. Бунина на тему о любви к Родине, природе и человеку, в том числе и человеку русскому, больше ничего нет? У него это рассыпано гроздьями по всему творчеству. Или для С. Кара-Мурзы большая новость, что всякая революция (русская, французская) стремится разбудить в индивидууме самые низменные чувства (“Грабь награбленное!”, “Всё, что не запрещено — дозволено!”)? И лица у людей с низменными чувствами в сии моменты, поверьте, соответствующие. Поэтому, думаю, ненависть к похабству — это всё же не “ненависть к русскому народу” и не “расизм”.