Интерес индийцев к этим упражнениям нисколько не уменьшается со временем, и редко кто из них не практикует в том или ином виде эти упражнения в наши дни; к тому же ежедневное повторение утренних молитв само по себе требует определенной степени контроля дыхания. Так или иначе, но подавляющее большинство индусов все-таки испрашивают наставлений по этой практике.

В учителях же недостатка нет. Индус с готовностью становится учеником, и с такой же легкостью вскоре сам присваивает себе титул наставника. Его непосредственность в этих ролях зачастую весьма забавна. Я встречала множество подобных примеров и хочу упомянуть здесь о двух из них.

Однажды вечером в Калькутте, где мы с друзьями остановились в туземном квартале, я увидела в окно двух мужчин, сидящих со скрещенными ногами друг против друга, в тени перед моим жилищем. На одном не было никакой одежды, кроме очков; другой, совсем еще юноша, был одет с простотой Адама.

Человек в очках был гуру; он давал своему внимательному ученику уроки дыхательных упражнений. Я видела, как он зажимал ноздри, выдыхал часто или медленно, задерживал дыхание, с видом превосходства показывая на набухающие вены шеи или затылка.

После различных акробатических трюков учитель и ученик, сохраняя те же позы, начали прыгать, как лягушки, ударяя при этом пятками по заду. Предварительно наставник снял свои очки. Он держал их в руке, как дирижер палочку, и, отбивая такт, подбадривал ученика голосом и жестами. Сцена была освещена установленной на земле свечой, и урок продолжался до тех пор, пока она не сгорела.

Через несколько дней утром я увидела местного жителя в европейском костюме, выходящего из дома напротив. Я сразу обратила внимание на его лицо в очках. Я узнала в нем обнаженного гуру, и мне было любопытно узнать, какого рода деятельностью он занимается, будучи одет в обычное платье. После расспросов я выяснила, что он служит продавцом в магазине тканей.

В другом случае, когда я жила в Бенаресе, ко мне подошел человек в одеянии саньясина и обратился ко мне через перила балкона, на котором я стояла: "Мадам, не будете ли вы настолько добры, что дадите мне восемь анн (полрупии)" – на прекрасном английском языке. Он не был похож на нищего, изъяснялся вежливо, но не униженно. Он сам установил размер милостыни и теперь, спокойно глядя на меня, ждал ответа.

"Вы не похожи на нищего, свамиджи, – ответила я, – вы выглядите как настоящий джентльмен. Я хорошо знаю, что саньясин должен просить себе на пропитание, но этот древний обычай теперь редко соблюдается членами вашего Ордена".

"Я окончил английский университет, – ответил он. – Когда я вернулся на родину, разразилась эпидемия чумы; мои отец, мать и жена умерли. Меня охватило отчаяние; я попросил посвящения в саньясу и, получив его, немедленно отправился в странствие. Я прибыл сюда прошлой ночью…"

Трагическая история, рассказанная мне этим человеком, была похожа на правду. Чума недавно унесла много жизней и в Бенаресе.

"Что же вы сможете сделать с восемью аннами? – спросила я. – Я охотно дам вам несколько рупий на самое необходимое".

"Благодарю вас, – ответил мой собеседник. – Восьми анн с избытком хватит на сегодня. Завтра мне уже не понадобится помощь".

Я настаивала, но безрезультатно. Спустившись в сад, я вручила ему монету, которую он просил. Он вежливо поклонился и удалился.

Три дня спустя после этого случая я решила навестить могилу знаменитого аскета Башкарананды, чьей ученицей я была в юности. Приближаясь к этому месту, я встретила группу людей, возглавляемую знакомым джентльменом-саньясином. На лицах его последователей я прочла выражение лихорадочной напряженности, столь свойственное индийским ученикам, сопровождающим своего наставника.

Он приблизился со спокойной уверенностью. Бамбуковая трость с тремя узлами, украшенная оранжево-розовым муслиновым бантом, символом отречения от трех миров55, высоко поднятая им в тонкой коричневой руке, напоминала пастушеский посох. Он узнал меня, незаметно улыбнулся и почти неуловимым жестом указал посохом на небольшую группу своих почитателей.

"Вот видите, – означал его жест, – теперь я гуру, и мои верные ученики, число которых еще более возрастет, обеспечат меня всем необходимым. Ваших восьми анн было вполне достаточно".

Был ли этот человек обманщиком? Без сомнения, не более чем другие "наставники". Он был образован и, я уверена, мог преподавать многие философские теории. Возможно, что, обучая своих учеников, он все больше тянулся к великим индийским учениям, к аскетической жизни на берегах Ганга и стал таким же энтузиастом, как и любой из его учеников. Индия – страна самых поразительных чудес.

Если импровизированный гуру ограничивается обсуждением философских идей, то подвергается опасности лишь ум ученика. Но когда такие "наставники" начинают преподавать физические упражнения, это грозит уже физическому здоровью. Последнее особенно относится к дыхательным упражнениям. Всякого рода неприятности могут обрушиться на того, кто некритично подойдет к таким занятиям: кровоизлияния, разрыв барабанных перепонок и другие неурядицы.