Шрифт:
— На любых похоронах бывает хотя бы кто-то…
— То есть?
— Пьяный в стельку.
Войдя, мы уселись на боковую скамью, рядом с Джеком Проктором и частным сыщиком Артуром Дейном. Две передние скамьи по обе стороны прохода не занимал никто, кроме скорбящих родителей — и Конни Мизелль. Она сидела рядом с сенатором по левую сторону. Мать сидела одна по правую сторону.
Служба обещала быть похвально короткой, однако на середине ее прервала женщина в коричневом, утверждавшая, что она была некогда личным секретарем сенатора. Она вскочила с места и выбежала в центральный проход, выкрикивая по пути:
— Бобби! Будь ты проклят, Бобби, посмотри на меня!
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Бобби — это сенатор Роберт Ф. Эймс. Служба остановилась, и все головы повернулись. Все, кроме головы Роберта Эймса. Или Бобби.
— Почему они не позволяют мне видеться с тобой, Бобби? — кричала женщина, сказавшая, что ее зовут Глория Пиплз. — Я хочу только минутку, чтобы поговорить с тобой! Одну проклятую минуту!
Тем временем Синкфилд вскочил с места и пробирался к проходу. Все же Конни Мизелль оказалась проворней. Она подхватила женщину под локоть как раз тогда, когда она вопила:
— Я только хочу минутку поговорить с ним. Почему мне не дают с ним поговорить!
Конни Мизелль склонилась к правому уху Глории Пиплз и что-то прошептала. Даже с моего места не составило труда разглядеть, как побледнела несчастная Пиплз. Она разом сгорбилась и мгновение дико озиралась вокруг. Потом она уставилась вперед, на первый ряд, где сидел бывший сенатор. Ей был хорошо виден его затылок.
Конни Мизелль произнесла что-то еще, не больше нескольких слов. Девица Пиплз неистово кивнула, развернулась и почти побежала по проходу, слегка задев Синкфилда, который, обернувшись, смотрел ей вслед. Когда она пробегала мимо меня, все лицо у нее уже было в слезах.
Конни Мизелль вернулась на свое место возле сенатора. Синкфилд вернулся и сел рядом со мной. Служба возобновилась.
— Ну и что ты думаешь по поводу всего этого? — спросил Синкфилд.
— Не знаю, — сказал я. — Почему б тебе не спросить у Бобби?
Глава девятая
Скорбящие по большей части уже разошлись. Я опять стоял на ступенях церкви. Надо было делать очередной блестящий ход — и я очень хотел бы знать, какой. И тут я увидел Игнатиуса. Он остановился рядом, извлек из портсигара очередную сигарету и постучал ею по запястью левой руки.
Закурив, он выпустил несколько клубов дыма и сказал:
— Вы — от Френка Сайза, как я понимаю?
— Именно так.
— Каролина мне рассказывала.
— Хм…
— Да, я был там, когда она вам звонила… за день до…
— Это интересно.
Он улыбнулся.
— Смею надеяться, что вы так действительно думаете. По правде говоря, я рассчитываю, что вы найдете это больше чем просто интересным.
Я посмотрел на него более внимательно. Призрак улыбки таился в уголках его губ, но не достигал глаз. Наверно, для этого потребовался бы слишком долгий переход.
— Я так понимаю, что разговор о деньгах?
— Ну, в общем, да, раз уж вы об этом…
— Мне нужно переговорить с Сайзом. И что мне ему сказать — в смысле, о какой сумме идет речь?
— О — скажите «пять тысяч долларов»!
— Да это ж целая куча денег!
— Не так уж много. Не много в сравнении с тем, что можно предложить в обмен.
— Да? И что же?
— Все то, о чем Каролина вам рассказывала.
— У вас это есть?
— Скажем так: я знаю, где это можно получить.
Я кивнул.
— И какова ваша минимальная цена?
Он щелчком сбил пепел с сигареты.
— Я уже сказал — пять тысяч долларов.
— А я уже сказал, что мне нужно согласие Сайза. Деньги — его.
Олтигбе улыбнулся.
— Хорошо. Может, мы встретимся позднее? Выпьем вместе?
— Чудно. Где?
— В каком-нибудь местечке поспокойней. К примеру, в «Пятерочке». Знаете, такой бар в отеле «Вашингтон»?
— «Пятерочка», — повторил я. — Но я не смогу прийти уже с деньгами.
— Вы имеете в виду, что Френк Сайз захочет сначала взглянуть на товар?
— Вроде того.
Олтигбе улыбнулся опять. Казалось, его зубы становятся все белее и белее.
— Я прихвачу с собой образец, и если ваш интерес сохранится, мы могли бы завершить транзакцию сегодня вечером.
— Отлично.
— Но только, мистер Лукас, приходите один! Не надо ни Френка Сайза, ни — боже упаси — полиции!
— Прекрасно понимаю. Неровен час, кто-то решит, что вы что-то дурное задумали; улики, к примеру, укрываете…
— А я ведь — ни сном ни духом… Я передаю их мистеру Сайзу только потому, что убежден: он всего лишь первым увидит то, что в конечном итоге все равно окажется в руках полиции.