— Кто звонил? — спросила Сара.

— Дочь сенатора.

— Нам светит еще немного к субботе?

— Немного чего?

— Шотландских роз.

— Да, вполне.

— А я все еще думаю, что он не делал этого.

— Кто?

— Сенатор Эймс.

— Ты имеешь в виду взятку?

— Ну да.

— Почему?

Сара облизала кончик салфетки языком и стала вытирать ею остатки каши, присохшие к губам ее сына. Дитя счастливо улыбнулось и сказало «Хряп!» Мама состроила ему рожицу. Дитё захихикало и сказало «хруу!» Сара сделала другую гримаску и продолжила:

— Он не похож на человека, который берет взятки. По мне, он производит впечатление слишком непрактичного — с этой его волнистой седой гривой, печальными карими глазами и таким загадочным выражением лица, как будто он говорит: «Об этом знаем только ты да я». Нет, я не думаю, что это он.

— И все из-за его печальных карих глаз? — уточнил я.

— Из-за того, что у его жены денег куры не клюют, остроумный ты мой! У нее восемьдесят миллионов долларов!

— По-моему, не больше восемнадцати, — сказал я и взглянул часы. — Ладно, мне нужно идти.

— В библиотеку?

— Именно.

— Машину собираешься взять?

— Я еще вернусь — тогда и возьму.

Дом, в котором жили мы с Сарой, представлял собой узкое двухэтажное здание красного кирпича с плоским фасадом, выходящим на Четвертую Юго-Восточную улицу. Построили его лет 80 назад, на расстоянии легкой пешей прогулки до Библиотеки Конгресса и совсем невдалеке от того места, где в свое время появился на свет Эдгар Гувер.

Пять лет назад один молодой и богатый свежеизбранный конгрессмен из Сан-Франциско купил его, полностью выпотрошил и, не жалея денег, перестроил. Он считал, что сделает приятное своим избирателям, поселившись в таком районе Вашингтона, где смешанно жили и черные, и белые.

Но избиратели конгрессмена, преимущественно негры, очевидно, не прониклись этим обстоятельством — поскольку на второй срок они его в столицу не отправили. В итоге экс-конгрессмен весьма дешево сдал особнячок в аренду мне, оговорив одно условие: я должен съехать оттуда в течение месяца в случае, если его переизберут. К настоящему моменту я жил в особнячке уже четвертый год. Судя по тому, как он провел свою последнюю кампанию, я вполне мог при желании остаться там навсегда.

— К обеду-то вернешься? — спросила Сара. Она встала и принялась убирать со стола кофейные чашки.

Я тоже встал.

— Нет. Надеюсь, поем где-нибудь в городе. А ты что сегодня собираешься делать?

Повернувшись, она взглянула на меня и улыбнулась. Улыбка была опасная, ее типичная улыбка, означавшая «Как мне все это надоело!»

— О, — сказала она с сарказмом, — мой день просто забит огромным количеством волнующих событий! Причем они словно нарочно придуманы для того, чтобы и ум обогащать, и дух укреплять! Вот, к примеру, нам надо купить продукты, чтобы ты мог приготовить вечером ужин. Мы с сыном собираемся зайти к нашим «друзьям» в черное гетто, в сетевой магазинчик, где нас обсчитают процентов на 5 минимум.

— А что у нас есть сейчас?

— Говяжьи ребра.

— Так хорошо же?

— Да, конечно! — продолжила Сара, — А общаться мне с кем? С младенцем двух лет, который знай лопочет на непонятном языке? Или с соседкой, миссис Хетчер, когда она по обыкновению поинтересуется, могу ли я одолжить ей стаканчик джина? Эх!.. Но, конечно, главный пункт моей программы — заменить кошачий туалетный ящик, чтоб Глупыш мог гадить с комфортом. В общем, если ничего в ближайшее время не изменится к лучшему, я собираюсь найти себе какого-нибудь красавчика, чтоб он внес в мою жизнь что-то волнующее! Ну, хоть съездил бы со мной в воскресенье в Балтимор…

Я кивнул, думая о своем.

— Хотел бы я знать, с чем она пожалует?

— Кто?

— Да дочь сенатора Эймса.

— О!

Я ростом под метр 85, но мне не приходится сильно наклоняться, чтобы поцеловать Сару. В ней метр 77, она стройная, даже худенькая. У нее поразительное лицо (если б не интересные неровности, его можно было бы назвать прекрасным), широко расставленные зеленые глаза и длинные, до пояса, иссиня-черные волосы. «Индейские волосы», как она их называет. Всем рассказывает, что на четверть принадлежит племени сиу, тогда как на самом деле — от силы на одну тридцатую.

— Умм, — сказал я, обнимая ее на прощанье, — до скорого, болтушка моя!

— Ты расслышал хоть что-то из того, о чем я тут распиналась, или нет?

— Конечно, я все слышал! — ответил я. — Ты хочешь найти себе красавчика, чтобы он заменил, наконец, кошачью уборную.

Дочь сенатора опаздывала. Опаздывала уже на 24 минуты. Есть во мне что-то от школьного учителя, не терпящего вечно опаздывающих копуш. Сам я никогда не мог позволить себе быть копушей! Я медленно закипал, восседая на тяжелом зеленом металлическом стуле в этой придорожной забегаловке, и уже начал вовсю перебирать в уме свою коллекцию самых уничтожающих замечаний, хотя и прекрасно знал, что не воспользуюсь ни одним из них. По крайней мере, по отношению к ней.