Шрифт:
Потушив сигарету, Кремер медленно побрел к трейлеру, взял там приемник, вернулся на берег и уселся у воды. FM-станция передавала «Отель „Калифорнию“» – старые добрые «Иглз» каким-то чудом всплыли в мутных морях современной попсы. Кремер поставил приемник рядом на песок и стал смотреть на закат.
Краешек солнца почти исчез за холмами, когда сзади послышались легкие шаги. Кремер обернулся и увидел Алену Сельвинскую, держащую в руках бутылку коньяка и две рюмки.
– А я искала вас, Сережа, – сказала она.
– Садитесь. Берег большой, места хватит.
– Зачем вы так… Да, я сорвала вам съемку. Но я шла извиниться… – Она поставила бутылку и рюмки на камень, извлекла из сумочки шоколадку и устроилась возле Кремера. – Может, вы все же нальете, как мужчина?
Кремер молча откупорил бутылку и наполнил рюмки.
– За мое чудесное спасение, Сережа… А теперь по второй – брудершафт!
– От брудершафта не откажусь, но больше не буду, – заявил Кремер. – Завтра с утра падаю в реку и очень не хочу, чтобы от меня осталось мокрое, очень мокрое место.
– О, это была бы невосполнимая потеря! – воскликнула актриса.
– Для кого? – пробурчал Кремер.
– Для меня. – Она лукаво улыбнулась.
Брудершафт был увенчан волшебным поцелуем, более чем «братским», если иметь в виду значение этого слова. Сердце Кремера сжалось. Он вспомнил Хабаровск, Олю Смоленкову, которую он больше никогда не увидит…
– Вот мы и на «ты», – сказала Алена.
– Давно ты в этом бизнесе? – спросил Кремер исключительно потому, что надо было поддерживать разговор.
– Не так давно, Сережа… Как-нибудь я расскажу о себе. Ты узнаешь все, что захочешь. И может быть, немного больше…
Кремер посмотрел на актрису в некотором замешательстве. Что бы это могло означать?
Алена поднялась, отряхнула платье.
– Утром я уезжаю в Москву, – проговорила она мелодичным голосом в среднем регистре. – Мы увидимся там. Бутылку дарю тебе в качестве компенсации за моральный урон. Выпьешь за меня, когда захочешь. А сейчас – спокойной ночи, мой хмурый, храбрый спаситель…
Она кошачьим движением пригладила волосы Кремера и исчезла.
– Спокойной ночи, – сказал он в темноту.
5
Москва
Ранним утром Кремер проснулся от громкой трели телефонного звонка. В Москве он жил, разумеется, не у себя дома – санкт-петербургскую легенду нужно было подкреплять. Но и не в гостинице – для него была снята квартира. Он схватил трубку, прижал к уху.
– Слушаю.
– Доброе утро… Будьте так любезны пригласить Юрия Петровича.
– Извините… Вы ошиблись номером.
Он сел в постели – сна как не бывало. Это был условный звонок, так было оговорено со Шведовым, и он означал: что вам удалось сделать, Кремер? Ответ переводился однозначно: ничего.
Из холодильника в кухне он вытащил полбанки ветчины, бутылку сока и соорудил нехитрый завтрак. За окном трижды прогудел автомобильный клаксон. Кремер быстро оделся и спустился вниз. В микроавтобусе съемочной группы сидели Игорь, Вадим, Артем и Антон Руднев – вся каскадерская рать.
– А! – завопил Игорь Саблин, как только Кремер показался на ступеньках. – Вот и суперстар всех времен и народов!
Кремер нанес ему символический удар в солнечное сплетение. Игорь застонал, согнулся и рухнул на пол машины, корчась в судорогах. Остальные захохотали, глядя на его фокусы.
– Что-то у вас подозрительно хорошее настроение, – сказал Кремер.
Водитель гнал машину за город, к новому месту съемок, на сей раз неподалеку, весьма вольно обходясь с дорожными знаками.
– Тебе записка. – Руднев перегнулся через спинку переднего сиденья и протянул Кремеру сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, Кремер прочел:
«Привет, храбрый спаситель!
Хочешь посмотреть на меня в театре? Сегодня вечером я играю спектакль. Начало в восемь. Твой билет на вахте. А.».
Дальше был вычерчен план местонахождения театра.
– От нее, – ехидно подтвердил Игорь. – Джентльмены, ему остается только сыграть за самого Витковского…
– Молчи, умник, – буркнул Кремер, пряча записку в карман.