Мейсон содрогнулся.

— Никогда. Я понял, что не люблю ни пастушек, ни их овец.

Райли улыбнулась.

— Что ты собираешься делать с долгами Фредди?

— Об этом не беспокойся. Тебе лучше подумать о том, как нам выбраться отсюда.

Взглянув на дверь, Райли сказала:

— К несчастью, мы застряли здесь до конца спектакля, пока не придут рабочие сцены.

Он шевельнул бровью и улыбнулся.

— Как ты считаешь, у нас есть время?

Она уютно устроилась в его объятиях.

— А ты уверен, что не женишься на Далии?

— Абсолютно.

— Тогда я думаю, что есть.

Мейсон наклонился и приник к ней жадными губами. Райли с такой же страстью ответила на его поцелуй. Последние недели она часто вспоминала проведенную вместе ночь. Райли стащила с него фрак и принялась снимать рубашку.

— Торопишься? — спросил он.

— Ты помнишь те строки, которые заставил меня вычеркнуть? У нас было бы больше времени, если бы ты позволил мне сохранить первоначальный монолог Жоффруа.

— Тогда нам лучше не терять ни минуты. — Мейсон протянул руку и вытащил из груды старых костюмов бархатный плащ. Встряхнув, он положил его на кучу занавесей и с улыбкой предложил ей эту импровизированную постель. С царственной грацией кошки Райли устроилась на ней.

Мейсон собирался присоединиться к возлюбленной, но заметил брошенную кем-то корону, украшенную поддельными драгоценными камнями. Он подобрал ее и надел себе на голову.

— Теперь ты в моей власти, — заявил он, повторяя слова короля из третьего акта.

Райли рассмеялась и ответила словами своей роли:

— Приказывайте мне, милорд. — Она приподняла юбку и поболтала голыми ногами, как бы приглашая его.

Мейсон почувствовал, что становится большим поклонником театра.

— Мой первый указ — сменить костюм. — Он погладил ее голые ноги и бедра, затем, притянув поближе, начал раздевать. — Отныне все мои подданные будут ходить голыми.

— Я не помню таких слов, — театральным шепотом пошутила Райли, расстегивая его рубашку.

— Я переписываю заново всю пьесу, — ответил он.

— Пока мне очень нравится, — нежно прошептала Райли, прижимаясь к нему всем телом.

Он снял с нее платье, и она осталась в одной сорочке. Райли слабо вздохнула от наслаждения, почувствовав прикосновение его рук к своей груди. Чтобы не оставлять новую пьесу Мейсона пьесой для одного актера, Райли между поцелуями и нежными словами продолжала раздевать его, пока вся его одежда не оказалась на полу. Заразившись от Мейсона шутливым настроением, Райли схватила метелку из перьев, лежавшую на ящике подле нее.

— Ваш скипетр, государь. — И протянула ее Сент-Клеру.

Мейсон усмехнулся и воспользовался этим атрибутом королевской власти, чтобы пощекотать ее, в то же время разжигая ее страсть жаркими поцелуями и ласками, пока она, охваченная желанием, задыхаясь, не стала умолять его больше не мучить ее.

Ее мольбы возбуждали в нем ответное желание, а Райли стремилась удовлетворить его. Лаская Мейсона, она почувствовала его готовность. И, не желая ждать, обвила ногами его бедра, заставляя его овладеть ею. Теперь он не встретил препятствия и легко вошел в нее.

Райли радостно вскрикнула:

— О да! Пожалуйста, Мейсон.

Сдерживаемые слезы, радость обладания им, сердечная боль, терзавшая ее последние несколько недель, все слилось в желании принадлежать ему.

Мейсон понимал ее. Он сам уже две недели не мог думать ни о чем другом. Только Райли он хотел всю жизнь сжимать в своих объятиях. Теперь она принадлежала ему. И слившись с ней, он вскрикнул, но его крик утонул в громе аплодисментов, раздавшихся у них над головой. Они оба вздрогнули, когда все здание затряслось от восторженных криков.

Когда шум и крики наверху стали затихать, Мейсон посмотрел на Райли и сказал:

— Такого еще никогда не было.

Лорд Кэристон держался в стороне от толпы, выходившей из театра «Куинз-Гейт», и с ненавистью смотрел на улыбающиеся, взволнованные лица. Почти весь день и все время, пока шел спектакль, он ждал около театра, прислушиваясь, не раздастся ли шум, вызванный гибелью Райли. Но ничего не произошло.

Он видел, как за полчаса до поднятия занавеса в театр вошел Макэллиот, но с тех пор, казалось, там ничто не изменилось. Со злорадством он наблюдал, как Эшлин пытался проникнуть внутрь.