Слуги ничем ей помочь не могли. Они спокойно заверяли ее, что господин часто исчезает на такой срок, что в этом нет ничего необычного и она может не сомневаться в том, что он вернется.

– Вы к этому привыкнете, госпожа, – безмятежно уверяли они.

Однако ей показалось, что они говорят это со странной многозначительностью, и она перехватила взгляды, которыми они обменивались, думая, что она их не видит. Сочувственные взгляды.

Впервые после приезда в Таленсак Элин ощутила, насколько она здесь чужая. Слуги и жители деревни были ею довольны, потому что она молода и хороша собой, но Тиарнан был маштьерном – их маштьерном, рожденным в Таленсаке, и наследником многих поколений правителей Таленсака. Они гордились его престижем при дворе, но в душе считали, что он вполне естествен для господина самой прекрасной на свете деревни. Они любили и ценили его, как любили и ценили себя. А она была ничем. Они даже отказывались сказать ей правду. Она снова и снова вспоминала слова Алена: «Как он может охотиться без собаки? Куда он на самом деле уходит, по-твоему? На охоту? Или в постель к какой-нибудь женщине?»

Иначе с чего было слугам ей сочувствовать?

На третий вечер отсутствия Тиарнана она была настолько напряжена и расстроена, что даже не могла заснуть и сидела на лестнице в одной рубашке, распуская и снова заплетая волосы. Мирри сидела у ее ног. Была уже почти полночь, когда Мирри подняла голову, заскулила и бросилась к двери. Снаружи послышался быстрый стук, один из слуг снял засов – и в дом вошел Тиарнан, пропыленный, счастливый и спокойный. Он погладил собаку, похлопал слугу по плечу, прошел через зал к лестнице – и остановился в изумлении.

– Элин! – воскликнул он, подбегая к ней и беря за руки. – Почему ты не спишь в такой поздний час? Ты нездорова?

– Я беспокоилась о тебе, – сказала она и разрыдалась.

Тиарнан стал нежно целовать ее руки и лицо, унес на постель и очень ласково любил ее, но так и не смог понять, почему она тревожилась, Упоминания об Эоне из Монконтура его просто раздражали.

– Но он может выстрелить в тебя из засады! – со слезами сказала Элин.

– Он не станет стрелять в каждого встречного охотника, – ответил Тиарнан, начиная сердиться, – а если подойдет настолько близко, что сможет меня узнать, я его увижу. Он не стоит ни единой твоей слезинки, сердце мое, тем более такого потока слез!

Нет, он не собирался прекращать своей охоты в одиночестве из страха перед Эоном. И похоже, не собирался ее прекращать из-за тревог своей жены. Пару, недель спустя он опять исчез, и через пару недель после своего второго возвращения – снова.

К вечеру третьего дня его третьей отлучки Элин почувствовала, что больше не выдержит. Она вышла из дома и хлопнула за собой парадной дверью. Двор, окруженный стеной, был почти пуст, высушенный и прокаленный августовским солнцем. Столяр Мало, строгавший балку для ремонта одного из сараев, поднял голову на гулкий стук двери, а потом снова поспешно сосредоточился на своей работе. Элин заметила эту поспешность и рассердилась еще больше. Он знал – все слуги знали, – что она сердита. Ее жалели, но старались держаться от нее подальше и ждали, что она успокоится. Привыкнет. Но она не успокоилась и пока – не привыкла.

Элин гневно обвела взглядом пустой двор, немного постояла и решительно направилась к столяру. Она намерена задавать вопросы, пока не заставит хоть кого-то на них ответить.

– Мало, где мой муж?

Мало неохотно положил рубанок и выпрямил спину. Работая, он разделся до пояса и так усердно трудился в своей попытке ее не заметить, что теперь его смуглый торс блестел от пота.

– На охоте, моя госпожа, – сказал он, не встречаясь с ней взглядом.

– Тогда почему он не взял Мирри? – яростно вскричала Элин. – Как он может охотиться без собаки?

– Не знаю, госпожа, – промямлил Мало, по-прежнему не глядя на нее. – Но он скоро вернется.

Элин в ярости скрестила руки.

– Где Кенмаркок?

– О, он в старом сарае, – ответил Мало, с облегчением ухватившись за вопрос, на который мог ответить. – Пошел распорядиться насчет глины для новой площадки для молотьбы. – Выждав несколько секунд, он уже с меньшей готовностью добавил: – Я могу что-нибудь для вас сделать, госпожа?

Элин прикусила губу.

– Да, – сказала она. – Возьми лошадь и вызови сюда Кенмаркока. Я хочу с ним поговорить.

– Э... госпожа, а это так срочно? – слабо возразил Мало, глядя на свою прерванную работу.

– Не спорь со мной! – огрызнулась Элин. – Иди и делай, что я велела!

Она резко повернулась и прошествовала обратно в дом.

Зал занимал весь нижний этаж дома – огромная комната, скудно освещенная узкими окнами под высоким потолком. Эта комната была главной не только из-за своего размера: здесь проходили все трапезы, здесь выполняли почти всю работу, и большинство слуг здесь спали. Для Кенмаркока и его семьи в углу было отгорожено отдельное помещение. Полом служила утрамбованная глина, выстеленная камышом. Центральную часть комнаты занимал каменный очаг. Пол верхних этажей над ним имел отверстие, чтобы пропускать дым, и из отверстия дымохода на крыше широкий луч света падал на утреннюю золу. Три длинных стола из темного дуба стояли вокруг очага в виде подковы, повернутой ко входу, и кресло, предназначавшееся хозяину дома, гордо стояло в центре среднего стола. На стенах висели гобелены, изображающие сцены охоты, и деревянная лестница, ведущая на верхние этажи, шла мимо них вдоль одной из стен. Под лестницей сидели Дрикен и Лантильдис, работая за своими ткацкими станками.

Элин плюхнулась за свой станок и схватила челнок, словно кинжал. Женщины обменялись жалостливыми взглядами, и Элин, окончательно выйдя из себя, резко потребовала, чтобы ее оставили одну. Дрикен вспыхнула, но ее мать молча закрепила челнок на станке, взяла дочь за руку и куда-то с ней ушла.

Элин попыталась ткать, но была так напряжена, что все время ошибалась и делала огрехи. Когда появился Кенмар-кок, она плакала от досады.

Управляющий вежливо постучался в дверь дома, но вошел, не дожидаясь ответа.