Задыхаясь, она влетела в саклю. Пусто! В холодном очаге серебрилась зола. «Отец с пограничниками», - подумала Лалико. Взгляд ее упал на стол. Газета с фотографией Соммерсета Брайта лежала на самом краю, там, где оставил ее Мурадов.

Она и забыла про газету. Все рассказала майору, а это вылетело из головы. Это-то, может быть, и важно. Да, наверное, очень важно!

Лалико сжала кулачки. Фу, как досадно! И она снова принялась ругать себя.

Кому теперь скажешь? Она упала на топчан, зарылась в подушку. Непрошенно полились слезы. В них были и горечь и облегчение. Исход всему, что накопилось в этот трудный, небывалый в ее жизни вечер.

Мурадов покинул кочевку, не попрощавшись с хозяином. Он сказал Арсену, что ему нужно до ветру. Тихо прикрыл за собой калитку и двинулся скорым шагом прочь. Показалась грузовая машина. Он остановил ее, попросил подвезти до станции.

Тотчас следом пошла другая машина…

В погоню устремились Ахметели и его товарищи. Пограничники свое дело сделали.

Лазутчик купил билет и сел в общий вагон поезда, направлявшегося в Тбилиси. В тот же вагон вошли Ахметели и двое чекистов в штатском.

Город выступил из мглы - свежий, умытый легким ночным дождем. Первые лучи солнца золотили витрины. Приезжий не спеша пересек площадь у вокзала и стал спускаться к Куре. Через полчаса он жадно ел хинкали в маленькой закусочной, вблизи Метехского замка. Потом перешел на другой берег реки и по извилистой, затененной акациями улице Леселидзе поднялся к центру города.

Дворничиха-курдинка в ярко-красной юбке, увешанная ожерельями, замотанная двумя шалями, сидела на обочине тротуара и чинила капроновый чулок. Она проводила оборванца долгим, опасливым взглядом.

Ахметели не терял его из виду. Многое поражало его в поведении лазутчика. Он шел почти не скрываясь, словно и не опасался преследования. Но он не был спокоен, - напротив, в каждом движении его сквозила тревога. Просторная площадь Ленина была вся залита солнцем. Люди у остановки троллейбуса наблюдали, как странный прохожий вытащил из-за пазухи тряпку, расстелил, упал на колени и совершил намаз.

Похоже, он только сейчас сообразил, что уже утро! Он бережно сложил тряпку, встал и пошел дальше, не озираясь, глядя только вперед, в какую-то невидимую для других, ускользающую точку.

Ахметели вспоминал рассказ Лалико. Бедная девочка! Как она перепугалась! И не мудрено. Ужасы прошлого, о которых она знала лишь по учебникам истории, ожили, надвинулись на нее. Ее хотят взять силой! Однако с какой стати ворошил былое этот выходец из другого мира? Решил увезти Лалико? За рубеж, в Турцию? Верно, хмель подействовал.

Листья чинар на проспекте висели недвижно, обещали жаркий день. Распахивались двери парикмахерских, магазинов, хинкальных. В одной витрине выставили портрет Соммерсета Брайта, знаменитого гостя из-за океана. «Да здравствует мир между народами!» - гласила подпись.

Лазутчик остановился у витрины, припал к стеклу. Он что-то шептал, будто пытался прочесть…

Еще вчера Ахметели, получив свежую газету, узнал, чья фотография хранилась в заплечном мешке, найденном в лесу. На тех снимках, завернутых в водонепроницаемую фольгу, и на портрете, появившемся в газетах, одно лицо!

Лазутчик оторвался от витрины, дошел до угла и повернул влево, в улицу, устремленную к подножию горы Давида. То, что Ахметели увидел в следующую минуту, не было для него полной неожиданностью, нет, он допускал такой исход. И все-таки сердце его сильно, радостно забилось.

Человек с паспортом на имя Мурадова вошел в подъезд здания, очень хорошо знакомого майору. Здания, в котором он проработал уже полтора десятка лет. В вестибюле, где по-весеннему пахло сохнущей штукатуркой, безусый часовой, морщась от напряжения, силился уразуметь невнятную, возбужденную скороговорку необычного пришельца. Ему нужно к начальнику! Очень нужно! И как можно скорее!

Счастье победы, еще более полной, чем одоление в кровавой схватке, захлестнуло Ахметели. Он стоял несколько мгновений не двигаясь, словно оглушенный залпом.

Лазутчик пришел с повинной…

В тот же вечер майор записывал его показания. В чистой одежде, накормленный, отдохнувший, он отвечал на вопросы смущенно, не смея поднять глаз на офицера, но с готовностью и обстоятельно.

Он заявил, что подлинная его фамилия Мурадов, что он был в плену у гитлеровцев, после войны поселился в Турции и согласился стать шпионом за деньги.

Ввели его спутника. Арестованный напрасно кривлялся, отнекивался, призывал в свидетели аллаха. Мурадов разоблачил его. Это Нияз из Узундага, бывший бандит, тоже нанявшийся к Азиз-бею, по прозвищу Шишка.