Оправа у жемчужины была серебряная. В тот же день я отложила кисти и краски, чтобы смастерить Лафентине бархотку из тесьмы цвета черненого и светлого серебра с единственной вплетенной в нее малиновой нитью. Когда ее Меандр явился с приглашением на обед, она встретила его во всеоружии. Высокая и смуглая, стройная как тростинка, груди – не больше слив, – в ней не было ничего «фламандского»! И тем не менее… Ее поклонник разглядел в ней сокровищницу нежнейших наслаждений. Когда вечером он приехал за ней, Лафентина искрилась!

Вскоре они поженились в Нейи – в полном диковин парке мсье де Сен-Жаме. Стоял ноябрь. Хорошенько закутавшись от холода, все пили за здоровье новобрачных под деревьями, украшенными шарами из желтого стекла. Мы ужинали в рукотворном гроте, превращенном костями рыб в фантастическую беседку и обогретом жаровнями на древнеримский манер. Мсье де Сен-Жаме, собиратель всякой всячины – от фонтанов до змеиных кож, – был лихорадочный мечтатель, безобидный, но несомненно безумный. За ужином он называл различные виды рыб, из костей которых был сложен свод: ребра китов, хребты угрей… а в середине – созвездия из морских звезд. (Я слышала, прошлым летом этот замечательный грот разрушили – вместо того чтобы сохранить его на радость всем. Впрочем, в такие, как наше, времена глупо печалиться об исчезновении причуды, сколь бы пленительной она ни была.)

– Хочется надеяться, что в Турции с женами обращаются лучше, чем во Франции, – вздохнула Олимпа, как только Меандр увез Лафентину. – Ведь считается, что lasciveteфранцузскому супружеству угроза, а не подспорье! Жена, превращающая супружеское ложе в приют наслаждения, в глазах общества приобретает черты куртизанки. Муж ей не доверяет. Чем лучше жена в постели, тем больше мужнина ревность! (Как это верно! Только вчера одна моя знакомая веерщица лишилась глаза из-за гнева мужа!)

Мы вдвоем отправились осматривать парк; мсье де Сен-Жаме нарисоваланам карту своих диковин, и среди прочих – небольшой водопад теплой воды под стеклом.

– Вот это уже расточительство! – внезапно объявила Олимпа. – Есть тонкая грань между чудом и расточительством, и тут наш хозяин ее переступил!

– А знаешь ли ты, – сказала я, беря ее за руку, – что со времен Древней Греции наслаждению всегда предавались вне брака?

– Традиция, которую должно поддерживать, – рассмеялась она, легонько покусывая пальцы.

– Жены греков трудились в садах, выращивая одомашненные растения, которые служили подтверждением жизнеспособности семени их супругов и их собственной плодовитости.

– Какая скука! А шлюхи? Расскажи мне о шлюхах Греции! Какие были у них сады?

– У них не было времени на сады! Только на первозданные заросли и пьянящие ароматы невозделанной земли. В расщелинах скал рос розмарин, а у горных тропок – шалфей и тимьян. Цепляясь за них. полы одежды напитывались пряными запахами – как и любовник, который их касался. «Ежечасно, – сказал один поэт, – тебя преследует запах их душистой дикости!»

– Так было, когда я с тобой познакомилась, – ответила она. – Я ушла из atelierи унесла с собой твое благоухание. В ожидании твоего прихода я была так возбуждена твоим запахом, что у меня дрожали руки! Ты пахнешь розмарином, – сказала она. – Веерщица, ты пахнешь запретными удовольствиями. – Тут она обняла меня, и я почувствовала, как колотится под накидкой ее сердце. – Мне нет дела до того, что Рестиф назвал меня debaucheeimpudique и поместил в свой список нынешних шлюх! – прошептала она мне на ухо.

Я рассмеялась:

– Давай составим свой список в ответ на его. Список зануд.

– Ну и длинным же он получится! – воскликнула она.

Две вещи, дорогой Сад, вам следует знать. Когда в сентябре Олимпа подала прошение в ComitedeSurveillanceсвоей секции о получении «свидетельства гражданской благонадежности», ей отказали. Или, точнее, заправлявший там негодяй, свинья по фамилии Бугелье, сослался на Рестифов список шлюх.

– Покажите мне ваше пирожное, – заявил он, – тогда, возможно, если оно придется мне по вкусу, я выдам вам свидетельство, madame, и meshommages! (Должна сказать, я такого прошения не подавала. Мне это представляется оскорбительным и нелепым, ведь их продают и покупают, как горячие пирожки! А кроме того, если женщины не могут голосовать и не имеют свободы собраний, их нельзя называть гражданами!)

Через месяц после свадьбы Лафентины пьеса Олимпы «L 'EsclavagedeNoirs» была дана в «Комеди Франсез» – и это невзирая на зловещий «климат».