Но с Генриеттой… все могло стать по-другому.

Резкий стук в дверь вернул его к действительности. На пороге возник Слоуп с запиской от Эсме:

Видели, как вы целовали Генриетту. Думаю, для всех будет лучше, если сегодня вы не спуститесь к чаю.

Для всех будет лучше, если он вернется в Лондон.

Лучше для Генриетты, если они больше не увидятся.

Вопрос в том, как может столь чувственная женщина всю свою жизнь обходиться без мужчины?

При воспоминании о том, как плясал ее язык у него во рту, его плоть снова взбунтовалась.

Но записка Эсме решила вопрос, стоит ли ему посещать сегодня занятия швейного кружка. Он отправится в Лондон, как только все приготовления к отъезду будут закончены.

Дамы собрали корзинки с принадлежностями для шитья, а Слоуп торжественно унес маленькую стопку подрубленных простынь (всеобщее возбуждение помешало как следует сосредоточиться на работе). Генриетта с облегченным вздохом поднялась, но Эсме поспешно схватила ее за руку.

— Могу я позаимствовать вашу падчерицу на часок-другой? — спросила она леди Холкем.

— Нет! — выпалила Генриетта куда энергичнее, чем намеревалась.

— Не на ужин, — шепнула Эсме, давая знать женщинам, что на ужине должен присутствовать Дарби. — Моя дорогая подруга леди Перуинкл и ее муж прибывают с коротким визитом, и я буду крайне благодарна Генриетте за помощь в подготовке к скромному ужину в их честь. Разумеется, в очень узком кругу, потому что я до сих пор в трауре.

Генриетта явно собиралась снова отказаться, поэтому Эсме положила руку на живот.

— Мне так трудно собраться с силами, — печально вздохнула она.

— Ну конечно, Генриетта не оставит вас в беде, — заверила Миллисент. — Я пришлю за ней карету примерно через час.

— Итак, — начала Эсме, как только за ней закрылась дверь, — значит, между вами и Дарби нет ничего общего?

Ее глаза лукаво смеялись.

— Мне нельзя выходить замуж, — неловко пробормотала Генриетта, боясь, что разрыдается, если начнет объяснять подробности.

— Я хотела потолковать с вами именно об этом, — кивнула Эсме, тяжело опускаясь на диван. — Насколько я поняла, вам опасно рожать ребенка из-за искалеченного бедра, верно?

— Абсолютно, — обронила Генриетта, морщась от острой боли в груди. Но она постаралась превозмочь ее и пожала плечами. — После того как мачеха объяснила Дарби всю ситуацию, он весьма учтиво взял назад свое предложение, вернее, отказался от намерения сделать предложение. Если таковое у него было.

— Естественно, было. Джентльмены — а Дарби настоящий джентльмен — не прижимают женщину к стенке коляски при свете дня, если только не решились вступить в брак. По крайней мере если женщина, о которой идет речь, — леди.

— Видите ли, — глухо призналась Генриетта, — я посчитала, что мне очень повезло стать невестой такого человека, как Дарби.

Эсме подалась вперед.

— Я собираюсь быть с вами абсолютно откровенной. Генриетта кивнула.

— То, что я сейчас скажу, совершенно неприемлемо в светской беседе, но, поверьте, регулярно практикуется. Имеется немало способов предотвратить зачатие, и для этого совершенно не обязательно избегать супружеской постели.

— Это правда?

— Говорю вам. Самые различные методы. Не возражаете, если я еще больше вас шокирую?

Генриетта растерянно улыбнулась.

— Пока что я не нашла ни в вас, ни в ваших речах ничего особенно шокирующего. Знаете, я видела плачущих женщин еще до того, как вы переехали в Лимпли-Стоук.

— Негодница! Ладно, так и быть: Себастьян Боннингтон был не первым мужчиной в моей постели. И не вторым. Мужа я вообще не считаю.

— Вот как…

Эсме, охваченная смущением, густо покраснела, но тем не менее храбро продолжала:

— Когда Майлз впервые ушел из дома, я пришла в ярость. Хотела привлечь его внимание и попыталась добиться этого внимания любым способом. Флиртовала с каждым джентльменом, проявлявшим ко мне интерес. Нет, до постели дело не доходило, хотя я делала вид, что у меня куча любовников. Надеюсь, вы понимаете, Генриетта?

— Кажется, да. Вы пытались разозлить мужа. И это удалось?

— Нет, — грустно призналась Эсме. — К сожалению, нет. Мы просто слишком разные люди. Отец настаивал, чтобы я вышла за Майлза, и Майлз знал, что меня вынудили стать его женой. Он был самым добродушным в мире человеком. Мои выходки только усиливали в нем чувство вины, и он считал, что не имеет права упрекать меня за бесстыдное поведение. При каждой встрече он вел себя так, словно ничего не происходило, и держался очень дружелюбно.