Я знала, что Бруно продолжает говорить, и смотрела ему в лицо, но уже ничего не видела и не слышала. Мною овладел леденящий ужас. Могла ли я вернуться в Улль, в те залы и спальни, в которых жили мои братья и отец? Бруно говорил о возврате земель, но это было делом далекого будущего. Я была уверена, что понадобятся годы, прежде чем я захочу увидеть в кресле моего отца какого-нибудь другого человека или смотреть как какие-нибудь другие руки, кроме рук моих братьев, держат кубки на веселом застолье. Я услышала странный звук, будто скулил маленький потерявшийся зверек, и вдруг ощутила мужской запах и теплые руки, прижимающие меня к груди, а далекий голос кричал: «Мелюзина, Мелюзина, что случилось?!»

Всю жизнь меня утешали мужчины. Моя мать любила меня, но она чувствовала, что я достаточно избалована, и, когда я пугалась чего-нибудь или ушибалась, именно отец или кто-то из моих братьев всегда успокаивал меня, просил рассказать, что случилось, и поцелуями высушивал мои слезы. И сейчас я прильнула к широкой теплой груди, вдохнула этот мужской запах, означавший безопасность и покой, и всласть выплакалась.

У меня были все основания верить, как верила королева, что Мелюзина притворялась сумасшедшей по каким-то своим причинам. Кроме всего, ей чуть было не удалось убить меня. Но когда я смотрел на нее после ее последнего ночного плача, я стал догадываться, что, возможно, она не пыталась никого обмануть, а просто жила в каком-то своем мире, потому что не могла больше выносить своего горя. Я содрогался до глубины души от жалости к этой женщине-ребенку, верившей в то, что она виновница в смерти доброй части своей семьи, потому что они приехали праздновать ее день рождения. Я содрогался, когда невольно представлял себе снежинки, белевшие на глазах ее убитого брата.

Если бы я знал о бремени, которое несла Мелюзина, я был бы осторожнее в сообщении ей новости о поездке домой. Я думал, что, когда она узнает об этом, радость переполнит ее сердце, и моя задача будет состоять только в том, чтобы удержать ее в Джернейве, пока я выполню все поручения короля. А теперь я не знал, что делать. Я сказал ей, что нет необходимости ехать в Улль, но не думаю, что она услышала и поняла меня. К тому же, если мы не поедем сейчас, то я не был уверен, когда-нибудь снова смогу получить отпуск, а мне очень хотелось осмотреть то, что было собственностью Мелюзины.

Когда я там был с армией короля, меня интересовало только одно – немедленно взять поместье. Я не мог и представить, что у меня будет какой-то особенный интерес в Камберленде. Я знал, что в награду, за верную службу, могу получить земли, но всегда думал о землях в Нортумберленде. К тому же это был вопрос далекого будущего, и я, в отличие от других, ожидающих наград от короля, не смотрел на каждое поместье оценивающим взглядом. Поэтому и Улль, и земли, на которых он лежал, я помнил весьма смутно. И теперь я намеревался, используя Мелюзину как проводника, осмотреть ее земли и проверить, есть ли на них какой-нибудь источник дохода. Я не думал, что это очень богатые земли или что я обнаружу какую-то стратегическую причину, которую упустил, когда проезжал там с королем и по которой мне будет выгодно держать эти земли в своих руках. Но так или иначе, я должен проверить, перед тем как просить поместье Мелюзины у короля.

Мелюзина всхлипывала во сне, и я погладил ее волосы, чтобы она успокоилась. Единственное, что принесли мне ее слезы и страх, это остудили мою страсть. Когда она заявила, что ее оскорбляет мое общение с путаной, я едва сдержался, чтобы не сказать ей, что я хочу ее, как и любую путану, а возможно, и немного больше. Хоть она и была крупнее и темнее, чем женщина моего вкуса, но ее запах, когда мы были с ней в зале королевы, и ее смех, когда я дразнил ее, окатывали меня волной жара. И я должен был отходить от нее, чтобы не показать своей возрастающей страсти.

Но сейчас я не чувствовал желания (несчастная Мелюзина была так похожа на обиженного ребенка, что я не мог и подумать, чтобы заниматься с ней любовью этой ночью) и пожалел, что так легко поклялся не требовать своих супружеских прав. Завтра будет тяжелее лечь с ней в постель без какого-нибудь облегчения, а послезавтра еще тяжелее. Возможно, мне удастся найти причину, чтобы уехать на неделю раньше срока, назначенного королем для нашего отъезда. По дороге раздельные койки или походные кровати будут держать нас на расстоянии, и я смогу утолить свою жажду с какой-нибудь девчонкой так, чтобы Мелюзина ничего не узнала. А может, лучше, чтобы она что-нибудь подозревала? Как объяснить ее гнев, когда она узнала об Эдне? Может быть, это как злость собаки, которая не пропускает быка к кормушке из-за простой злобы? Очень скоро после того, как она пыталась убить меня, она стала злиться, когда я оставался равнодушным к ее очарованию.

Шальная мысль пришла мне в голову. Быть может, мне спросить ее разрешения? Я могу заодно польстить ей, сказав, что она такая красивая и желанная, что мне трудно сдержать обещание не заниматься с ней любовью. Я лег, вытянувшись во весь рост, и наслаждался воспоминаниями о том, как темные глаза Мелюзины отсвечивали красным, когда она разозлилась на меня, и как потом ее гнев перешел в смех. Переменчивый характер, но, слава Богу, не сварливый и не упрямый. Король и королева причинили мне не так уж много вреда, да и Мелюзине, которая, я уверен, сейчас уже не помнит, что я человек, который «взял» Улль. Это вернуло мои мысли назад, к бурной реакции Мелюзины на мое предложение отвести ее домой. Я обернулся, но не увидел ее лица, которое она уткнула в подушку. Она дышала ровно, ее ничего не беспокоило, даже икота, которая обычно бывает после долгого плача. Я вздохнул и закрыл глаза. Что ж, если каждое напоминание о месте, куда мы едем, будет наводить на нее безумие горя и страха, я не буду заставлять ее. Но тогда как нам получить собственность? Время покажет. Если Мелюзина не поднимет этот вопрос сама, я попытаюсь снова. Может быть, через день или два, когда она привыкнет к этой мысли.

Мелюзина еще спала, когда я ушел. Моя служба требует присутствия во внешней спальне короля, пока он не проснулся. Я успел только сказать Эдне, что, если понадоблюсь Мелюзине, пусть она попросит королеву послать за мной. Надеюсь, что я ей не понадобился. Очень скоро после того, как проснулся король, я был уже далеко от Винчестера. Стефан так возгордился победой над шотландцами, что отложил в сторону все дела и, взяв своих придворных, которые любили спорт, отправился на большую охоту. Мое присутствие, как рыцаря-телохранителя, было необходимо, и мне не оставалось ничего другого, как ехать.