На низкой деревянной кровати, подоткнув под спину подушки, полулежал бородатый мужчина лет шестидесяти в буром байковом халате, читал толстую книгу и курил трубку. Курил он здесь давно и много, под потолком слоями висел дым, а от застарелого прогорклого запаха у гостя запершило в горле.

– День добрый, Константин Васильевич. Как поживаете?

– Вашими молитвами. Впрочем, не уверен, что православный может благоденствовать молитвами иудея…

– Ну, опять вы за свое. – Агранов ногой подвинул к себе табурет, сел, снял шляпу. – Я уже не раз вам объяснял, что иудеем называть меня неправомерно. Во-первых, я крещеный, а во-вторых, являясь интернационалистом, вообще не признаю национальность как таковую…

– Да мне, собственно, и наплевать. Пожрать чего-нибудь привезли? И табаку. Уже кончается, а без курева я не могу. Без хлеба обойдусь, без табака нет.

– Все привез. И еду и табак. Но вы ж и меня поймите. Революционный народ голодает, а вы – старый народоволец – требуете ветчины, колбасы, сыра, яблок… Это сложно, когда даже предсовнаркома довольствуется рабочим пайком.

– Яков! Мне и на это тоже плевать. Вы хоть все там подохните за свою идею. А я не желаю. Ты меня заточил в узилище – ради бога. Оно как бы и лучше. Лежу, читаю, курю, с тобой вот беседую и избавлен от проблем жизни при вашем военном коммунизме.

Сторож отворил дверь и подал Агранову туго набитый саквояж.

Узник мезонина отщелкнул его замки, вывалил на стол завернутое в промасленную бумагу содержимое, осмотрел, обнюхал даже, отодвинул в сторону.

– Так. Считаем, что свое слово вы пока держите. И что дальше?

– А дальше потребуется конкретная работа. Теоретические собеседования отложим до следующего раза, как бы они ни были увлекательны. Постарайтесь доказать, что я не зря вас кормлю провизией, словно и не существующей в природе для граждан Советской республики, обеспечиваю совсем неплохой пансион, а также спасаю от военного трибунала, приговор которого нам обоим очевиден…

– Витиевато выражаешься, Яков, что, впрочем, неудивительно для достигшего высоких чинов недоучки.

Как ни странно, но казалось, будто агрессивное поведение собеседника совершенно не задевает Агранова. Похоже, ему это даже нравилось.

А тот продолжал, вновь разлегшись на кровати:

– И не от большого ума ты пытаешься меня пугать трибуналом. Напугать меня вообще невозможно ничем. Я сотрудничаю с тобой исключительно по своей доброй воле. Ты мне интересен, а вдобавок – полезен. Если угодно, я на тебе паразитирую. Положение же паразита, наряду с явными преимуществами, имеет и ряд недостатков. Один из них – некоторое ограничение личной свободы. Но опять же – есть ли это в полном смысле недостаток? – Судя по появившимся в голосе Константина Васильевича ноткам, по особым образом заблестевшим глазам, случайно подвернувшаяся тема его увлекла, и он явно готов был углубиться в тщательное и неторопливое изучение проблем паразитизма в биологическом и социальном планах.

Агранову пришлось его вежливо, но решительно остановить:

– Сейчас меня интересует несколько другое. Практическое применение ваших изысканий в области этих «Воображаемых миров»… Насколько я понял и запомнил своим слабым разумом, вы говорили, что, проникнув в один из них, способны наблюдать наш действительный мир как бы извне, с точки зрения более высоких уровней.

У Агранова явно не хватало слов, он помогал себе жестами, мимикой, междометиями:

– Ну, как если смотреть на географическую карту сверху, мы видим всю местность сразу, а находясь на ее поверхности, поле зрения ограничено горизонтом и деталями рельефа…

Константин Васильевич наблюдал за его мучениями с интересом, но попытки как-то помочь не предпринимал.

– И вот если это действительно так, то, наблюдая хотя бы не весь мир, а некоторую ее часть из вашего «Воображаемого мира», способны вы проникнуть в какие-то тайные для всех обычных людей вещи, пронаблюдать за сочетанием причин и следствий?..

После еще нескольких столь же корявых и одновременно обтекаемых фраз собеседник не выдержал:

– Да хватит тебе, Яков, вокруг да около… Не пытайся рассуждать о чуждых тебе категориях. Спроси просто: «Константин Васильевич, владеете ли вы даром ясновидения, способны вы предсказывать будущее и объяснять смысл настоящего?» И я тебе отвечу: «Да, но при определенных условиях. Я не жрец, не Пифия и не Оракул. Я проник, нет, вернее прикоснулся к таким тайнам бытия, для которых в русском языке не существует и терминов. Мне еще предстоит систематизировать известные факты и гипотезы, создать для них понятийный аппарат. Скажи, что тебя интересует, тогда я подумаю, возможно это или нет».

Ответ старика, похоже, не удовлетворил Агранова. Раскрывать свои тайны без гарантий успеха ему не хотелось. Но и выбора у него тоже не было.

– Меня твои дела не интересуют. Мне куда больше хочется заниматься собственными исследованиями. Однако, даже не располагая фактами, только наблюдая за эманацией астрального тела, я догадываюсь, какого рода заботы тебя гнетут, – поощрил чекиста на откровенность Константин Васильевич. – И готов тебе помочь. Только без конкретных фактов мои слова окажутся тебе не более полезными, чем прорицания Дельфийского оракула. Или гадание цыганки.

– Что ж, попробуем. Только уж вы постарайтесь. В случае чего цыганка действительно дешевле обойдется. Сначала подумайте вот о чем… – И Агранов почти дословно повторил старику то, о чем говорил с агентом. Исключая, конечно, рассуждения о перспективах советской власти.

– Так-так… Посмотрим, что тут можно сделать. Только ты, Яков, спустись-ка вниз. Там подожди. Мне минут на сорок нужно одному остаться.

– Откуда это вы знаете, что именно на сорок? А не на десять, не на два часа?