– Хороший полк, – кивнул Басманов, – однако сей факт вашей биографии отнюдь не объясняет ныне происходящего.

– В некоторой степени объясняет. Меня потому и прислали, предполагая, что с бывшими товарищами по оружию мне будет говорить проще, чем кому-то другому. Так что предлагаю окончательно отказаться от блатного антуража и поговорить серьезно.

– Да ведь с тобой, господин бывший прапорщик, никто и не шутит, – не захотел принять предложенного тона Рудников. – Условие остается прежним: ты четко объясняешь, какого… тебе здесь надо, или… – он развел руками. – Причем объяснения должны быть оч-чень убедительные.

– Будь по-вашему. – Вадим повернулся к Басманову и обращался теперь только к нему одному. – Если вы на самом деле теперь просто бандиты, мои дела плохи. Если нет – мы должны найти общий язык. Дело в том, что я к вам пришел по поручению действительно весьма серьезных людей… – Он сглотнул, и с расстояния в пять или шесть шагов Новиков отчетливо увидел, что сейчас гость занервничал по-настоящему. – Самых серьезных в Москве. Из ВЧК…

– Миленький! – расцвел в широченной улыбке Рудников. – Какой ты молодец, что сам пришел! Уж кого я люблю кончать, так это вашего брата. Я вот, дело прошлое, в контрразведке раньше работал, чего уж теперь скрывать, между своими-то! Думал, если еще придется встретиться, так там только, у вас, ан нет… Славненько!

– Подождите, поручик, – остановил его Басманов. – Пусть заканчивает. Не самоубийца же он, значит…

– Совершенно верно, господин… подполковник? Да, работаю в ВЧК. Числюсь в секретно-политическом отделе. Если вы в курсе, то понимаете, работа там чисто умственная, кровью не запачкан…

«Похоже, правду говорит, – продолжал фиксировать идеомоторику гостя Новиков. – Книжек про шпионов ни он, ни его начальники пока не читали, значит, сами придумали. Круто рискнули, расчет на весьма серьезного противника. Однако первый прокол уже есть».

– Вы, наверное, не учли, – стараясь говорить размеренно, не суетиться и не нервничать, раскручивал свою заготовку Вадим, – вся Хитровка под нашим контролем. Сообщение мы получили в тот же вечер. И сделали выводы. Источник у нас опытный, да теперь я и сам вижу. Вы меня простите, но, глядя на вас, невозможно поверить, будто вы способны грабежом промышлять…

– Ну, кто из нас грабежом промышляет, мы сейчас уточнять не будем, – спокойно ответил Басманов. – Вы лучше четко, не отвлекаясь, изложите свою легенду. После чего мы «сине ира эт студио», что на малоизвестной вам латыни означает «без гнева и пристрастия», определим вашу личную судьбу и судьбу ваших предложений. Итак?

Шульгин толкнул Новикова локтем в бок. Да Андрей и сам увидел, что пора вмешаться. Самодеятельность закончилась. Теперь требуется иной стиль и уровень, чем у фронтовых офицеров, а одна-две неудачные фразы могут испортить перспективную игру. Но все равно, не ко времени она сейчас. Разве только… Совершенно неожиданно ему пришла в голову мысль оригинальная и, пожалуй, могущая привести к той же цели совершенно с другого конца.

Причем на первую роль следует выдвинуть Сашку. Он проведет партию поизящнее, вернее, более иезуитски.

– Давай, работай, – шепнул ему Новиков и отодвинул занавеску.

Шульгин поправил чуб, решительно подошел к столу, коротко кивнул всем присутствующим.

– Михаил Федорович, – обратился он к Басманову, – вы извините, ради бога, но мне кажется, что этот товарищ скорее по нашему ведомству, чем по вашему.

Басманов с готовностью и видимым облегчением встал, несколько преувеличенно вытянулся, прищелкнул каблуками. Пошел к дверям, за ним молча и послушно – Рудников. Лишь Вадим остался сидеть, переводя взгляд с Шульгина на Новикова.

Сашка задвинул за офицерами массивную щеколду, вернулся, брезгливо поморщился при виде неэстетичной сервировки стола.

– Прошу, – указал он в сторону своей комнаты. – Там будет удобнее. И вот что – не нужно так старательно изображать невозмутимость и хладнокровие. Расслабьтесь, легче думать будет.

За окном сильный ветер гнал по небу рваные тучи, солнце то проглядывало на минуту, то вновь скрывалось, и от этого освещение в комнате все время менялось, создавая ощущение неуверенности и тревоги.

Новиков учел этот эффект и усилил его, сев на подоконник спиной к свету, чтобы выглядеть темным силуэтом с неразличимыми чертами лица. Достал из кармана трубку, принялся ковырять в ней пружинным ножом. Все лишнее из комнаты было заблаговременно убрано, осталась только одежда на гвоздях да небрежно брошенная на матрас карта Москвы.

Шульгин любезно подвинул Вадиму табурет, сам сел напротив, опершись спиной о стену. Получилась классическая композиция, разве без направленной в глаза лампы, но и так чекист оказался в психологически неудобной позиции: за спиной полуоткрытая дверь, впереди окно и Новиков на фоне решетки, Шульгин сбоку.