— Там доделаете, что не успели по мелочам, — пояснил он Прончищеву, — не дай Бог, завтра принц пожалует.

Но опасения Люиса оказались напрасными. Видимо, что-то удерживало Августа на берегу, и «Россия» три недели «болталась» на рейде, «ходила» под всеми ветрами на якорном канате, вращаясь на все 32 румба.

После отъезда командира порта и его похвалы Прончищев предоставил притомившейся команде заслуженный отдых.

А потом потянулись к фрегату одна за другой баржи и транспорта. Подвозили новенькие мундиры для матросов, заменяли подпорченную прошлогоднюю солонину, перегружали ящики с деликатесами и вином для высокой особы.

Вечерами солнце долго катилось по горизонту и лишь где-то к полуночи ненадолго скрывалось в морской пучине. Матросы коротали время в «травле», на баке, в перекурах возле кадки с водой, мичманы обитали за кружкой вина то в одной, то в другой каюте, а командир со своим помощником, радуясь свободному времени, вспоминали службу, начиная с гардемаринской поры, припоминали товарищей, кого-то с грустью поминали.

О службе на Каспии говорили тепло, перебирали в памяти разные случаи, друзей, сослуживцев. Не забыли и Мишукова.

— Не везет Захарию, — усмехаясь, простодушно сказал Спиридов, — из кожи вон лезет, чтобы государыня его отметила. А она вроде и замечает, но подле себя Белосельского привечает. Генерал-кригс-комиссар хотя и хлебнул службу флотскую, но, по моему мнению, более говорлив, а на рожон, ради пользы для флота, не лезет.

Прончищев согласно поддакивал, но разговор перевел.

— Овцыну-то Димке тож не фартит. Служака будь здоров, а вот спотыкнулся, поди, на царевой неприязни, до сих оправиться не может.

Спиридов был такого же мнения.

— Сколь знаю, ему на Ледовитом океане пришлось помаяться вместе с Феткой Мининым, да и у Беринга едва от косой уберегся. А прошлой осенью виделся с Чириковым, у того кровь горлом идет, сказываются прошлые вояжи на Великом океане.

— Я тоже его повстречал, собирался отъехать на Москву, назначили его в тамошнюю Адмиралтейскую контору, заведовать, авось хворь пройдет.

Прончищев не спеша отпил из глиняной кружки вина, с грустью проговорил:

— У меня в тех вояжах брательник мой двоюродный голову сложил. Да не токмо сам, а следом в могилу и супруга его молодая сошла.

— Она-то как там очутилась? — сочувственно спросил, удивляясь в то же время, Спиридов.

— Долгая, брат, история, — вздохнул Прончищев, видимо вспоминая прошлое. — Из калужских мест мы, Прончищевы. Васенька покойный, — Конон перекрестился, — как и мы, в Морской академии уму-разуму набирался, а раньше в Москве, в Сухаревой башне обучался, в школе Навигацкой. В Тарусе, где он прежде обитал, по соседству в своем имении Кондыревы жили, у них свой дом в Москве был. Вася-то еще малолетком к ним захаживал в дом, там и забавлялся с двумя девчушками да их братцем. К одной из сестренок, Танюшке, привязался, и та к нему не без внимания. Десяток лет жили порознь, а как в вояж Васе отправляться, под венец пошли. Татьяна, как ее ни отговаривали, увязалась с ним к Ледовитому океану.

Прончищев помолчал, глядя в распахнутое оконце, где на водной глади, отражаясь, протянул красномедные полосы лучей заходящего солнца.

Спиридов разлил по кружкам остатки вина из штофа.

— Сам знаешь, каково с бабой на дубель-шлюпке странствовать по морю. Но та все стерпела, стойкая оказалась. На Таймыре цинга Васю доконала, похоронили его, а спустя неделю и Татьяна слегла и не встала. Так и погребли их рядышком.

Конон и Григорий помянули их, и Прончищев закончил рассказ:

— Сие все мне поведал Челюскин Семен, он самолично обоим глаза закрывал и схоронил. Ты-то его не знаешь, он нынче яхтой придворной «Елизавета» командует.

Немало еще историй вспоминали лейтенанты, коротая время на рейде.

В конце июня с берега сообщили, что гость прибудет не сегодня-завтра. Событие это кратко отметили в «Журнале Адмиралтейств-коллегии»:

«27 июня прибыл на фрегат из Ораниенбаума на Кронштадтский рейд принц Август, штатгальтер Голштинский. Фрегат снялся с якоря и пошел в море».

Середина лета на Балтике обычно славится хорошей погодой и отсутствием штормовых дней. Установившаяся жаркая погода способствовала в этот раз и устойчивому ходу фрегата на одном и том же курсе, подолгу, в течение одного-двух дней, и развитию наибольшей, в 7-8 узлов, скорости. Такое относительно спокойное плавание без частой перемены галсов не изнуряло экипаж авралами для перекладки парусов, а вахтенным мичманам давало возможность, отстояв вахту, почитать французский роман в тени парусов. Прончищев же со своим помощником, чередуясь, не покидали верхней палубы, ни на минуту не оставляя фрегат без присмотра.