Шрифт:
Если он завтра отдаст приказ начать генеральное наступление, встревожит это партнеров? Вряд ли. Смысла нет, стратегического и даже тактического.
А на сторону Франко со всей командой перебежать? То же самое. Да такое ему в голову под любым прессингом прийти не могло.
Но был же повод для внезапной, по всем меркам жестокой агрессии, не могло его не быть.
А если с другой стороны посмотреть?
Чего сейчас игроки от него наверняка не ждут? Это мы и сделаем.
Он выглянул в коридор. У выхода на лестничную площадку дежурил охранник из отряда Гришина, одетый в «моно» – обычный здесь для большинства мужчин и женщин темно-синий комбинезон на молниях. Вооружен испанского производства «маузером» на ремне-патронташе через плечо. Прямо Юл Бриннер, только шляпы не хватает.
Увидел начальника, подтянулся, отдал честь.
– Лозовой, имей в виду и передай по смене, я очень занят, до утра никого не принимаю, ни под каким видом. Уловил – никого!
– Так точно, компаньеро Алехандро, – такой был один из его псевдонимов.
Шульгин запер дверь, отключил телефоны, прошел в кабинет, уселся по-турецки на ковер.
Сосредоточиться, прогнать бренные мысли, создать в уме нужную пространственную конструкцию, сформулировать мантру…
Вместе с памятью обоих своих «дублей» к нему перешла и способность «второго» Шульгина синергично использовать возможности «основного» мозга и матрицы. В данном случае, пожалуй, даже двух матриц, необъяснимым для него образом сосуществующих в общем ментальном пространстве. Оригинал, копия и копия копии, действующие «нераздельно, но неслиянно».
Физическое тело Шестакова он тащить через астрал не собирался. Его личность – тем более. Пусть «остается на хозяйстве». Если в помещение кто-то войдет, вопреки приказу (мало ли какие возможны неожиданности, посю – и потусторонние), сработает сторожевой пункт, Григорий «проснется», энное время сможет функционировать в автономном режиме за счет общей памяти, тут и эфирное тело Шульгина подоспеет, возьмет управление на себя.
Таких манипуляций с астралом, как эта, Сашка еще не проделывал, но кое-что похожее им с Новиковым и Удолиным удавалось. Правда, тогда они уходили в Гиперсеть или в Замок, а здесь он решил попробовать свои силы в ментальной телепортации в пределах земного, материального мира.
Он совершенно не боялся развоплощения или Ловушки Сознания. Из обрывков теории, которыми он владел, следовало, что тонкое тело в вещном мире подвергается значительно меньшим опасностям, чем наоборот. Однако, если верить воспоминаниям, физические переходы в вымышленный (не важно кем) Замок тоже обошлись без эксцессов. Ухитрился же профессор притащить оттуда спиртное и распить его на Земле с ожидаемым результатом.
Ну, сутры-мантры, не подведите!
Ощущение, будто с закрытыми глазами вдруг очутился в кабинке свободно падающего лифта. Совсем ненадолго. И вот перед ним перспектива ярко освещенного ночного Арбата. Того самого, старого, в смысле – довоенного, мощенного брусчаткой, с отблескивающими в свете фонарей трамвайными рельсами и обычными электрическими лампочками в жестяных абажурах на столбах.
А он словно парит над ним этаким эфирным облачком, медленно перемещаясь в сторону Смоленской площади.
Быстро, найти объект!
Выбирать особенно не из чего, время близко к полуночи, прохожих совсем мало. Да вот хотя бы этот!
Шульгин понял, что внедрился, и тут же понял, в кого. Рассмеялся внутренне. Надо же… Впрочем, чему удивляться. Знаменитая режимная трасса, по которой дважды в сутки проносится своим кортежем на дачу и обратно в Кремль вождь и учитель, потому едва ли не каждый второй праздношатающийся гражданин – сексот, [52] особенно ночью, ближе к часу проезда.
52
Секретный сотрудник.
Вот он в такого и угодил. Так, пожалуй, даже лучше: лишний реквизит появился, «корочки» и «ТТ» в кармане пальто.
Дом, где обретался писатель Юрий, был совсем рядом, наискосок через дорогу. В первом этаже – магазин «Военная книга», просуществовавший до конца шестидесятых.
Он поднялся по чугунной лестнице с перилами в стиле модерн и до белизны вытертыми рифлеными ступенями к нужной двери, грязно-бурой от времени. Лет тридцать не красили. В отличие от всех прочих дверей площадки на ней белела кнопка лишь одного звонка и отсутствовал длинный список жильцов, как рядом, с указанием: «Папанину – тринадцать длинных, два коротких».