— Опрокинет же! — невольно прошептал я и увидел, как Ад покосился на мою руку, сжавшуюся в кулак.

Старков катал Нинель на плоскодонке. Я разжал кулак, но рука сжалась снова.

— Он не гребёт — он рисуется! А на этой лодке один Генка и может плавать, она же как корыто на воде...

— Я на ней кувыркнулся, — сказал Ад и уточнил: — почти что кувыркнулся. Опасно на ней. Чтобы я ещё когда-нибудь в неё залез...

— А она, — я имел в виду Нинель, — плавать не умеет.

— Утонет, — заключил Ад с твёрдостью, как человек, которому дано видеть сокрытую неизбежность.

— Ха-ха! Она уверена — с ней ничего не случится! Как же, она с тем, кто не допустит... А чем он доказал?! — мне удалось не крикнуть это со всей яростью, которая меня переполняла, а прошептать.

Возмущал меня и Филёный: где он ошивается, когда взяли его лодку и рискуют чужой жизнью? Куда он попёрся с моим дедом?

— Я видел, они мимо нашего дома протопали, — сказал Ад и энергично отмахнулся от мухи, облепленной губительными, без сомнения, бациллами. — Генка и к нам заходил: может, ночью я или отец рыбачили? Ему рыба нужна.

— Рыба? — сказал я, маскируя интерес недоумением.

— Говорит, надо, чтоб была большая — килограмма на полтора — и чтоб ещё трепыхалась. Сам он всю ночь рыбачил — такой не попалось.

«Дед повёл его к знакомым рыбакам», — подумал я. Засосало под ложечкой: то, что замыслил Филёный, переставало быть загадкой. Почему я не умею, как он, наметить определённый подходец к цели?.. «Потому что не страдаю от страсти завладеть призом и у меня не текут слюнки! — сказал я себе, дабы почувствовать себя лучше. — Я не ищу, чем бы отличиться, и вообще не участвую в этом соревновании. А на лодку смотрю потому, что знаю, как легко она переворачивается».

Старков, лениво придерживая вёсла, подался к Нинель, которая сидела перед ним, слегка отклоняясь к корме. Он говорил что-то, она, накренив плоскодонку, протянула руку за низенький борт и стала купать ладошку в воде.

— Ну-ну, корыто, не подведи, — прошептал я. — А этот мудак расп...дился и крена не видит!

— Ему же хуже. Она как будет тонуть — вцепится в него и с собой утянет, — сказал Ад с презрением к Старкову, неспособному предусмотреть очевидное.

Я выразил моё бессилие чем-либо помочь Нинель:

— Он ей пудрит мозги сахарной пудрой, а она нежится.

— Перед смертью, — добавил с суровой прямотой Ад.

Вокруг нас витали обрывки разговоров — на пляже было людно. Слух цепляло одно, другое... Кто-то многоопытный рассудительно изрёк:

— Лучше, когда женщина сама выбирает позу.

«Глубокая мысль!» — отреагировал я высокомерной усмешкой или, во всяком случае, желанием, чтобы такой она оказалась. Сам я покамест знал только одну женщину и в одной позе — совпавшей в точности с той, которую я чаще всего и представлял. Ксюша Пантюшина, приведённая мною тайком от домашних в сарай, без ужимок легла на матрац, глядя на меня с откровенным ожиданием грехотворницы. Девушка училась у нас в техникуме, но оставила его, ей не удавалось устроиться на подходящую работу, она не находила понимания у своих родителей. Но всё это было бессильно ожесточить Ксюшу и не отражалось на постоянстве, с каким она сочувствовала нашему брату в безжалостно прижимающей нужде.

Ксюше была присуща оригинальность: если ей дарили подарок, она выражала радость тем, что со смехом выдёргивала у парня пару волос из головы. Всех нас она называла — в любой ситуации — только по фамилии. «Забавских, — расслабленно произнесла мою, после того как я прошёл посвящение, — неплохо, да? — полежав молча, добавила: — Мне ещё одно интересно... Снять их ты мне помог — а надеть?» Когда я, не без ухмылки, конечно, но исполнил её желание, она посмотрела на меня озадаченно. Девушка не была пресыщена галантностью кавалеров.

Я представил её катающейся на лодке со Старковым. Вернее, мне очень хотелось представить... Мы с Адом полёживаем на пляже, всё совершенно так, как сейчас, но в плоскодонке — не Нинель! Ксюша Пантюшина вперила в Старкова свой красноречивый взгляд, она поглаживает его по голове, запускает проворные пальцы в волосы и вдруг выдёргивает несколько. Мне весело. О чём бы я думал? Что говорил?.. Ах, не всё ли равно!

— Когда, — спросил я Ада, — ваш баркас будет готов?

Альбертыч, отмеченный славой умельца и рационализатора, трудился над тем, что именовалось катером и иногда яхтой, но чаще — баркасом. Оказалось, он почти готов, осталось только покрасить.

— Но я не могу. От краски такие пары — ими дышать очень вредно.

— А что отец?

— Ему ничего. Но он с этим химиком занят.

— У вас всегда кто-нибудь, с кем он занят, — сказал я, представив, как можно было б пройти на новом баркасе мимо несчастной плоскодонки.

Ад вступился за отца:

— Мало ему от матери долбёжки: «У нас гнездо для них? сколько возиться? будет конец этому приюту?» А он по бабам не ходит, зарплату приносит всю. Недавно опять подал рацуху и премию получил.