Кристиан закрыл глаза, пытаясь погасить мучительные воспоминания прошлого, эхом отдающиеся в ушах. Постепенно зловещие образы таяли. Сделав глубокий вдох, он открыл глаза.

Ривс спокойно наблюдал за ним, стоя на другом конце комнаты.

– Мне жаль, милорд.

– Ничего, – ответил Кристиан смущенно. Он вытащил из ящика стола старинную шкатулку. – Наш опекун продал нас с братом. Ему нужны были деньги – он слишком увлекался кapтами. Тристан принес себя в жертву, дав мне время, чтобы сбежать. Его отправили на флот.

– А вы исчезли.

Кристиан горько усмехнулся:

– Я рассеялся как дым, опустившись на лондонское дно.

– Не знаю, что происходило с вами в те годы, но, думаю, приятного было мало.

– Приятного? – Кристиан даже рассмеялся. – Вы и в самом деле мастер преуменьшать, Ривс.

– Этот дар просто необходим мне по роду занятий, милорд. Счастлив, однако, что вы сохранили гордость и уверенность в себе, что бы ни выпало вам вынести в детские годы.

Кристиан пожал плечами – согласиться с Ривсом и в то же время сбросить давящее чувство с души.

– Да. А теперь я собираюсь доказать невиновность матери и восстановить ее доброе имя. Ее назвали предательницей налом основании, что она вела торговлю с французами. Обвинения были сняты, но к тому времени она уже умерла, в заточении, всеми покинутая. Кто-то же обвинил ее! Думаю, этому человеку была выгодна ее смерть. И он нашел удобный способ расправиться с ней, не замарав при этом рук убийством.

– Можно поинтересоваться, как вы собираетесь найти этого человека?

– Разумеется. – Кристиан открыл шкатулку. Внутри лежали украшенная разноцветной эмалью табакерка и связка писем, перехваченная розовой лентой, а также сломанный брелок от часов. – Вот все, что осталось от мамы.

Пальцы Кристиана перебирали письма.

– Добравшись до Лондона, я сразу же отправился в Ньюгейт. Оказалось, матери не было в живых уже две недели. Ее жизнь унесла тюремная лихорадка. – Кристиан закрыл глаза. Отчаяние нахлынуло на него, как и тогда, много лет назад. Безнадежность и горький привкус смерти и поражения. – Нашелся тюремщик, который отлично ее помнил. У него осталась эта шкатулка, и он продал ее мне.

Шкатулка досталась ему за десять пенсов. По нынешним временам смешная сумма, по для умирающего с голоду десятилетнего мальчугана это было все равно что десять тысяч фунтов. Во что бы то ни стало ему хотелось сохранить что-то на память от мамы, и он отправился добывать деньги. Пришлось употребить все силы и хитрость, а заодно расстаться с невинностью и последними иллюзиями. Он успел вовремя – и шкатулка с лежащими в ней сокровищами перешла в его руки.

Ривс нарушил царящую в библиотеке тишину:

– Уверен, ваша мать была бы счастлива, что ее вещи теперь в руках сына.

– Она была в Ньюгейте, Ривс! И никто не мог ей помочь. В том числе и те, кого она считала друзьями. Ее любовник. И даже тот, кто дал жизнь мне и Тристану. – Кристиан отмахнулся от возможных возражений: – Да знаю я, знаю. Отец, если он достоин так называться, может быть, и захотел бы ей помочь. Но он сам вычеркнул себя из ее жизни и был слишком далеко.

Ривс кивнул.

– Как бы то ни было, она осталась одна. Ей пришлось продать драгоценности, чтобы ее поместили в камеру, где было сравнительно сухо. Когда деньги закончились, мама продала одежду. Даже туфли! Она осталась в лохмотьях и ни – с чем.

К горлу подступали рыдания. По опыту Кристиан знал, что единственный способ успокоиться – это в который раз позволить боли и отчаянию опять всколыхнуть душу. Потом буря уляжется сама собой. Он сделал глубокий вдох и погладил письма, узел ленты, который она завязала собственными руками, простой жест принес ему некоторое облегчение. Ривс деликатно кашлянул.

– В письмах говорится о ком-то, кто повинен в ее злоключениях?

Кристиан помедлил с ответом.

– Есть письмо, отправленное неким Синклером. Оно почти как исповедь. Почерк выглядит нарочно искаженным буквы слишком высокие. Вот почему я думаю, что настоящее имя писавшего скрыто под вымышленным. Этот Синклер признается, что представленные Королевскому суду свидетельств против матери были ложными.

– Значит, кто-то упрятал ее за решетку, а потом начал каяться?

– Это было не раскаяние. Тон послания насмешливый. Думаю, его написали, чтобы жесточайшим образом поиздеваться. Письмо-то подлинное, а вот почерк подделан, и использовать его для своего оправдания в суде она не могла.

– Значит, никакого следа, ведущего к разгадке…

– Нет, след есть, и он ведет к герцогу Мессингейлу, деду леди Элизабет.

– Каким образом?

– Я показал письмо одному моему другу, большому знатоку всяких посланий.

– Милорд… – Ривс нахмурился. Кристиан фыркнул:

– Он сочиняет подложные письма, один из лучших в своем деле.

– Ах так!

– Он взял особый порошок и посыпал им письмо. И тогда мы увидели на бумаге слабый след букв. Это был оттиск фамильного кольца-печатки герцога Мессингейла. Письмо было написано в доме Мессингейлов!