Гувернантка засмеялась, но в ее коротком, рассыпавшемся, как звон колокольчика, смехе не прозвучало ни радости, ни удовольствия.

— Вряд ли господин граф стал бы делиться своими чувствами или мыслями со мной.

— Нет, конечно. Я с вами согласна.

— Послушайте, дорогая, — несколько растерянно пробормотала мадемуазель Дюбуа, — будем надеяться, что я не сбилась с дороги. О нет… Вот наконец мы пришли.

— Мы сейчас находимся почти в центре замка, — заметила я. — Думаю, это самая ранняя по времени часть сооружения. Могу точно сказать, что мы стоим прямо под круглой башней. — Она изумленно посмотрела на меня. — Мой отец по профессии был реставратором старинных замков, — объяснила я ей. — И я многому научилась у него. Мы почти всегда работали вместе.

Мне показалось, что последняя фраза ей почему-то не понравилась, может быть, потому, что все сказанное было прямо противоположно ее собственной натуре. Она почти резко ответила:

— Я знаю, что здесь ожидали приезда мужчины.

— Да, должен был приехать мой отец. Его приглашали еще три года назад, но потом попросили повременить с приездом.

— Три года назад, — сказала она безучастным голосом. — Это как раз было то время, когда…

Я ждала, но она так и не закончила фразу, поэтому я продолжила:

— Но вас тогда еще не было в замке, не так ли? Он уже собирался ехать, как вдруг из замка пришло сообщение, что в данный момент его приезд был бы не очень удобен. А год назад отец умер, и поскольку я взяла на себя обязательство завершить все не законченные им работы, то, естественно, и приехала сюда.

Но она посмотрела на меня так, будто мое решение показалось ей обыкновенным чудачеством. В глубине души я была с ней вполне согласна, хотя и не собиралась раскрывать перед ней своих сокровенных мыслей.

— Вы хоть и англичанка, но очень хорошо говорите по-французски.

— Я одинаково владею обоими языками. Моя мать была француженка, а отец — англичанин.

— В данных обстоятельствах это очень хорошо.

— Мама не раз говорила, что у меня слишком большая склонность всех поучать и что я должна всячески обуздывать себя. Но с тех пор как умер отец, мне кажется, что это качество развилось во мне еще больше. Он однажды, смеясь, заметил, что я похожа на корабль, который палит сразу из всех своих орудий, желая показать, что вполне хорошо оснащен для зашиты.

— Вы, конечно, правы, — кротко заметила мадемуазель Дюбуа. — А вот и галерея.

И с этого момента я уже забыла о ней. Я находилась в длинной комнате, освещенной светом, лившимся из нескольких окон, а на стенах… картины!

Самого поверхностного взгляда было вполне достаточно, чтобы определить — полотна очень ценные. В основном здесь находились картины французской школы. Я увидела висящие рядом картины кисти Пуссена и Лоррена и была, как никогда ранее, поражена холодным самообладанием одного и внутренней драмой другого.

Я наслаждалась чистым золотистым светом пейзажа Лоррена, и мне хотелось обратить внимание стоявшей рядом со мной женщины на его тонкое и изящное письмо. Я подумала, что он, наверное, научился этому у Тициана — накладывать темные мазки поверх сочных цветов, которые создают такой неподражаемый эффект игры света и тени.

А вот и Ватто, как всегда причудливый и воздушный… Я в счастливом полузабытье переходила от картины к картине, от раннего Буше к веселому эротичному Фрагонару.

Но внезапно я почувствовала, что мною начинает овладевать чувство негодования, ибо все картины требовали немедленной реставрации. Как же можно было довести их до подобного состояния?!

Некоторые картины страшно потемнели; другие выглядели так, будто их покрыла туманная пленка, или, как говорят профессионалы, они «зацвели». Некоторые были явно повреждены сыростью. Виднелись характерные пятна, оставленные мухами, а в некоторых местах слой краски был настолько поврежден, что отделился от холста. Кое-где темнели следы ожогов, будто очень близко к картине подносили свечу.

Забыв обо всем на свете, я в полном молчании переходила от картины к картине, прикидывая, что понадобится не менее года работы, а возможно, и больше, чтобы привести все в относительный порядок. Каждое полотно требовало индивидуального подхода, а на это могут уйти месяцы. Ведь когда начинаешь изучать подобные вещи более придирчиво и внимательно, всплывает масса других, ранее не замеченных дефектов.

— Как вы находите коллекцию? — спросила мадемуазель Дюбуа.

— Она великолепна, но срочно нуждается в реставрации.

— Тогда, мне кажется, вам надо немедленно приступать к работе.

— Но нет никакой уверенности в том, что эту работу поручат мне. Я женщина, и поэтому, как видите, не могу считаться способной на такие дела.

— Реставрация действительно не совсем обычное для женщины занятие.

— Вовсе нет. Если у человека есть для этого призвание и талант, то его пол не имеет никакого значения.